Вор с черным языком

Не стоило этого делать. Да, она забрала сундучок и, обессиленная, плюхнулась на камни рядом со мной, словно старый башмак. Но не в самом удачном месте. Чтобы не сползти вниз, ей пришлось упираться неудобно согнутой ногой. Когда вдали показался парус гоблинского корабля, Норригаль задрожала. Мы оба понимали, что она может сорваться и устроить целый камнепад.

– Держись, – сказал я.

– Я и держусь, – ответила она.

– Ты же легкая, как виноградная лоза.

– А ты тяжелый, как дерьмо. Оставь меня в покое, я справлюсь.

– Справишься, – подтвердил я.

– Ну так захлопни пасть.

– Оба захлопните, – прошипел Малк.

Корабль гоблинов подплывал все ближе. Я наблюдал за ним сквозь переплетение веток птичьего гнезда. Он выглядел настолько странно, что даже был по-своему красив. Главная мачта стояла довольно прямо и свое назначение исполняла, но из-за необструганных наростов казалась кривой. Или, может быть, гоблины специально выращивали уродливые деревья по своему вкусу? Косой парус мало чем отличался от тех, которыми пользовались люди, только имел форму трапеции, а не треугольника, с заплатками различных оттенков зеленого, еще больше нарушавшими симметрию. На носу корабля, который люди украсили бы изображением крылатой богини, змея или волка, был установлен позеленевший медный гоблинский кулак с тремя растопыренными средними пальцами и большим, прижимающим мизинец. Ветер раздувал парус и гнал корабль по волнам.

Один из гоблинов стоял на носу. Первый мой гоблин. Разглядеть его как следует я не мог, но и так было видно, что рассказы не врут и он в самом деле уродлив.

Разумеется, они высадились на берег. Сначала вшестером. Двое держали в руках факелы и яростно размахивали ими, когда птицы подлетали ближе. Если прищуриться, они становились похожи на сгорбленных детей с серыми лицами, в меховой и кожаной одежде. И лучше так на них и смотреть, прищурившись. Иначе вы заметите, что у гоблинов нет ничего похожего на нос или подбородок, а локти находятся не там, где положено.

Они подскакивали при ходьбе. Серо-коричневые волосы были заплетены в косы, и сложность плетения говорила о ранге гоблина. До меня доносились обрывки разговоров. Если попытаться повторить их скрежет и шипение, будет очень больно. По крайней мере, два согласных и один гласный звук можно воспроизвести лишь приблизительно, отчасти потому, что языки гоблинов защищены прочной коркой от острых зубов, похожих на те, что бывают у речных рыб. Сплошное дребезжание, хрипы и раздражающий горловой свист. Не подходящий язык для песен, по крайней мере тех, которые я способен вынести. Я оглянулся на Гальву. Похоже, она пыталась понять, о чем они говорят.

– Ты говоришь на их сраном языке? – спросил я.

Она покачала головой, что по-спантийски означало «может быть» или, как в этом случае, «немного». Приложила два пальца к губам, показала сначала на тварей, а потом на свое ухо и одной рукой сделала взвешивающий жест, каким обычно обозначала красивую женщину, вкусную пищу или приятную музыку. Все ясно: «Заткнись». «Они». «Слышат». «Хорошо». Солдатский язык жестов порой не слишком отличается от воровского.

Птицы так донимали кусачих, их так раздражало мерзкое дерьмо, что гоблины торопливо пересекли наш лагерь, не заметив ничего подозрительного, и не пошли дальше вдоль берега к тому месту, где мы спрятали шлюпку. Все выглядело обнадеживающе. В какое-то тревожное мгновение один из них собрался подняться к скалам, и Гальва уже начала опять стаскивать с себя кольчугу. Но второй гоблин отговорил первого. Я решил, что непременно угощу выпивкой этого лентяя, если судьба вдруг сведет нас в одной таверне, где согласятся обслужить нас обоих.

Спор быстро затих, и гоблины всей бандой вприпрыжку направились к маленькой странной лодке, а потом погребли к такому же странному большому кораблю. Бедная Норригаль трижды или четырежды меняла положение и один раз все-таки устроила небольшой обвал, от которого у нас сжались задницы. Нет, наверное, не стоит говорить обо всех, но я точно знаю, что моей можно было расколоть грецкий орех. Норригаль дрожала, как замерзшая собака, пытаясь удержаться. Я схватил ее за ремень и слегка подтянул, чтобы ослабить нагрузку на ее неловко согнутые ноги. Тем временем твари подплыли к кораблю, подняли якорь и поймали ветер.

«Спасибо тебе, спасибо!» – прошептал я Фотаннону, а этот засранец ответил: «Да на здоровье!» И вот как он это сделал: я чихнул. Со всей мочи, так что дернулся всем телом. Нога соскочила с камня, и я лягнул Норригаль. Не сильно, но хватило и этого. Она едва не выронила сундучок с зельями. Три крохотных пузырька с каким-то мхом или травой выпали, разбились и растеклись по почти плоскому камню под нами. Норригаль ахнула, но тут же с облегчением вздохнула. Видимо, содержимое пузырьков необходимо смешать, а этого не произошло. Но помните, как я сказал? Правильно: «…почти плоскому камню». Тонкие ручейки потекли навстречу друг другу.

– Ох!

Затем в разные стороны.

– Ух!

И снова решительно начали сближаться.

– Срань! – прошипела Норригаль. – Что за срань!