Ворчание ездового пса

Что касается брюзжания, то им и вообще не понять того чувства, на котором я вырос: была мощная держава, и я был сын этой державы. А они – люди мира, вынужденные по рождению своему жить в этой варварской стране, где им не дают свобод и где не заработать денег на то, чтобы вырваться за бугор.

Среднее и старшее поколение не растеряло сознания того, что хоть страна и варварская, но была сильнейшей на планете, ну, второй после США… и то, ещё доказать надо, кто сильнее был. Старшие поколения на своей шкуре испытали государственную мощь; нынешней молодежи этого и не снилось, их воспитали западные пидоры.

А про полеты – что ж: развлекуха… любопытно.

О высоком им лучше не говорить – не поймут. Просто не поймут. И если бы я осознавал это в двухтысячном году, никогда бы не опубликовал свои «Раздумья». Но я понял это только сейчас.

Что ж, пусть читают старшие. Они, может, уже не играют активной роли в жизни страны, но хоть косвенно как‑то будут влиять на формирование нравственных качеств молодежи, хоть примеры приведут, из того же Ершова.

Только не церковь. Там – ханжество тысячелетий. Уж церковную фигню, навороты и ритуалы, а главное, ВЕРУ, – не примут. И пусть церковь не надувает щеки. Понятия греха вообще нет в современной жизни.

Ну, малую часть детей, может, и оболванят. Но мощь всех цивилизованных церквей мира – только старческий пук против мощи СМИ. И дети эти, трепетно несущие свою взлелеянную священниками нравственность в выгребную яму города, столкнувшись с житейскими фека… реалиями, быстро её растеряют… и потом проклянут тех попов.

Читаю во «Взгляде» статью интеллигентки. Современная дама, гендиректор Роскино, патриотически восклицает:

«Прежде всего надо вспомнить свои корни. Поднять высоко голову и сказать себе, что мы страна Чехова, Достоевского и Набокова, мы страна Прокофьева и Чайковского, мы страна Эйзенштейна и Ромма, мы страна Додина и Гергиева, мы страна Кандинского и Малевича, мы страна Ландау и Циолковского…»

За Ландау, Гергиева, Чайковского ничего не скажу, согласен. Додина Льва Абрамовича вообще не знаю, говорят, это кумиррр театралофф. Но вот имена, которыми гордится нынешняя российская интеллигентка (по фамилии Мцитуридзе), интуитивно вынося их на передний план: Чехов (надо полагать, его бессмертные пиесы), Набоков (надо полагать, его бессмертная «Лолита»), Прокофьев (я лично его вообще никогда не считал понятным композитором), Кандинский и Малевич (ясен пень, эти не идут ни в какое сравнение со сраными передвижниками)…

Нечто эдакое, навскидку, выпирает. Креатифф.

А впрочем, я лично уж очень кондов, все на классику нажимаю. Мы страна Пушкина, Гоголя и Толстого, ну, само собой, Достоевского. Мы страна Шишкина, Крамского, Саврасова и – не счесть скольких ещё звёзд живописи, причем, звёзд первой величины. Мы страна и Чайковского, и Глинки, и Бородина, и – тоже не счесть сколькерых равных им композиторов.

Ну… и Малевича. Который показал миру кукиш. И Кандинского, который писал пеструю фигню.

Как эта грузинка ещё самого Мандельштама пропустила. И Мейерхольда. Ах, да – Додин, Лев Абрамович… Корни наши.

По катастрофе в Индонезии общественное мнение плавно и неуклонно склоняется к выпендрежу опытнейшего экипажа. На эту тему все разговоры одинаковы: идёт самолетопад, надо что‑то делать с авиацией.

Ага. Спохватились. Тему эту я поднимал одним из первых, ещё в конце 90–х; тогда, может быть, было ещё не поздно, а теперь поздно. И те, кто меня знает, думаю, понимают, почему Ершов ушел с интернетовского горизонта.

Тем не менее, я спокоен, бодр и даже благодушен. Еду себе тихонько за рулем и напеваю. Одной авиацией жизнь не ограничивается. И моя верность авиации – не лебединая.

Ехал тут, размышлял о роли религии и испытывал спокойную уверенность от того, что совершенно не нуждаюсь в ней как в стержне, опоре, поддержке и светоче жизни. Мне ничего этого не требуется; я самодостаточен. А вера в спасение души – вообще блесна, чтоб простой человек, не способный оставить что‑либо после себя на пользу и на память обществу, услаждался мыслью о вечной жизни, в которой, может быть, он ещё себя реализует. И цепляясь на эту блесну, миллионы верующих кормят попов. А я как‑то обхожусь. Ну, ритуалы красивые смотрю, музыку церковную люблю… такая Византия…

Но представить себе, что человек по доброй воле с детства наизусть выучивает все эти ритуалы… мне таких жалко. А они говорят мне, как во время оно тот гомосек на суде: «А ты, прежде чем судить, попробуй! Тебе откроется!»

Ага. Ты уколись пару раз, чтоб хоть иметь же представление…

Не хочу воцерковляться. Извините, обойдусь без божьего рабства. Мне вполне хватает реального мира. Ледокол туп, но он таки ломает реальный лед.

О современном театре: