Ворчание ездового пса

Профессор Лебединский хрипит: «Плакала берёза». Когда‑то эта песня трогала меня до слез: ну, болела ссадина на душе. Теперь все позади.

Как «пейсателя» Надя меня вроде приняла. Все же обширная почта, поползновения СМИ, стопки книг, изданных «как у людей», да и на её работе коллеги мною интересуются. Но я по жизни ретроград, далеко вперёд смело глядеть не умею, и она это знает, её это тревожит, она советует мне не выступать. Да я и сам вижу. Пописал – и хватит.

Это, по идее, называется духовным кризисом писателя. Я не вижу смысла нести людям что‑то ещё, кроме уже донесенного, и то, за это донесенное я уже сполна получил по шее.

А писать все ещё хочется. Но это пусть зреет до снега.

В возрождение отечественной авиации мало верится, даже и после громких заявлений на высшем уровне. Государство щеки надувает, а по сути, способно только чуть увеличивать пенсии за нефтедоллары. Власть, хоть и опирающаяся на силовые структуры, бессильна свернуть с накатанного пути; мало того: темные силы диктуют власти, чтоб не рыпалась. Убивают видных людей, уже не олигархов и не воров в законе. Серия убийств представителей всех ветвей власти. Какая ж это власть. И ни ФСБ, ни МВД, ни сам президент не способны что‑то изменить. Так что об авиации и речи нет. Вернее, только речь, с надуванием щек.

А может, народ подготавливают к сильной руке.

Короче, не надо мне лезть на позорище. Имя я себе сделал, и хватит.

Пишет из Ганновера коллега и ровесник, бывший пилот. Ну, дифирамбы книге «Аэропорт 2008», что я, мол, раскрыл всю подлую суть совкового оскотинивания человека и пр., да и в методическом плане хвалит.

Это он остальных моих книг не читал. Но этой купил пять штук: одну себе, две внукам, одну генсеку ИКАО, одну в ЕС в Брюссель. Во, реклама!

Хороший, наивный человек. Летать бросил после того, как его вдвое перегрузили на Ил-86 в рейсе на Норильск, еле долетел. И на все рапорта – ниоткуда ни звука. Он решил уйти на пенсию, пока жив. Ну, нашел место на земле, в Германии, приглашает в гости. Оставил и телефон. Я позвоню, может, у него есть интернет со скайпом, пообщаемся.

Моя почта небольшая, но завязался разговор с летчиком–ученым, работающим в области ресурсов экипажа, нашего CRM. Он мне как‑то прислал свою объемистую книгу; теперь она пригодилась, я заинтересовался, появились вопросы.

Что‑то зачитался я Н. И. Плотниковым. Он – ученый, авиационный эколог–психолог и прочая, бывший пилот, даже на Ил-18 летал; впрочем, ушел с летной работы в 33 года, налет 8000 часов. Ныне – генеральный директор консультационной фирмы ЗАО «Исследовательский правовой центр «Авиаменеджер» в Новосибирске. Книгу свою он мне ещё два года назад прислал. Книга о ресурсах авиации; в частности, меня увлекли главы о ресурсах экипажа, пресловутый CRM. Он тут прислал письмо по мылу, я ответил, завязался диалог.

Но язык у него – такой канцелярит… Кстати, не очень‑то он читал Пономаренко, и мнение о нем имеет не очень высокое; любит больше иностранцев. А жаль. Ну, у человека свой путь.

Он хочет задать мне, как эксперту, ряд вопросов. Меня корчит от словечка «эксперт». Нашли эксперта – только по тому признаку, что я выболтал в своих книгах то, что умалчивалось. Ну, посмотрим, о чем будет спрашивать.

Что‑то знакомства у меня интересные: то профессор, то академик, то главный редактор, то генеральный директор, то, понимаешь, банкир… Белов, кстати, регулярно присылает фотки либо с курортов, либо с авиасалонов.

Ага, на безрыбье я прям величина. Нет, Вася, тебе место – в лесу.

Я становлюсь все нелюдимее. Надя меня костерит, что некоммуникабелен. И правда: столько было контактов – а зачем они мне нужны; я их спустил на тормозах, и вряд ли кто снова ткнется ко мне. Ну не о чем говорить. Мне надо осмыслить мое новое положение.

Да, собственно, какое положение. Пенсионер и все. И правда, за гробом будет некому идти. Да мне и неважно все это.

Неужели ничего больше не напишу?

Пустота в голове и один вопрос: зачем писать? Кому это надо?

Надо это только мне, чтобы занять себя творчеством, чтобы мозги работали, чтобы не давила тоска безделья зимними вечерами.

У Нади на тумбочке лежат «Раздумья ездового пса». Перечитывает, а по сути – впервые читает внимательно. И то: когда меня дома нет. Но, как сама сказала, она меня как писателя уже на 50% признает. Вот так наша жизнь изменилась.

Старость подошла на 65–м году жизни. Желание уединения и покоя, размышления, усталость, уход в себя.

Старость и в том, что равнодушен стал к одежде: хожу в одних старых джинсах и таких же старых башмаках. Ну некуда мне одеваться. Театр не привлекает, скорее, отталкивает. Тусовки не для меня. Общение ничего не даёт, кроме скуки. Вот ещё на концерты с участием внучки хожу с удовольствием.

Как быстро пришло разочарование публичностью. А иные спят и видят, как их носит на руках толпа и рвут автографы. Мне это все тьфу. Я со спокойной совестью отшиваю журналистов, отказываюсь от встреч с читателями, которые мне не интересны. Обязаловка все это.