Ворчание ездового пса

Посмотрели в субботу с детьми «Аватар». Я потрясен. Всё: эпоха плоского кино кончилась. С такими компьютерными технологиями можно теперь экранизировать все что угодно. Думаю, лет через десять уже все кинофильмы будут объемными, и не потребуются эти специальные очки.

Совершенно случайно по ящику увидел передачу, мелькнуло лицо пожилого человека в очках, кажется, писатель… Меня вроде как кольнуло: не Паустовский ли? С чего бы?

Оказалось, точно, Паустовский. Диктор за кадром читал отрывок. Я и раньше считал Паустовского носителем истинного русского литературного языка. А тут прямо взяло за душу. Полез в библиотеку Мошкова, открыл «Повесть о жизни…»

Да. Вот этот язык мне наиболее близок. Раньше я проходил мимо; теперь созрел.

Чем хороша старость: с нею приходит мудрость и простота. Вот эта чистая простота языка Паустовского мне теперь дорога. Буду наслаждаться ею.

Скачал на ноутбук «Повесть о жизни» Паустовского, читаю лежа, кайфую, купаюсь в языке. Чем хороша старость: читай себе. Можешь позволить углубиться в то, мимо чего в активный период жизни пробегал, отмахиваясь на потом. Вот оно, это «потом». И никто тебя никуда не гонит.

Ещё скачал рассказы врача Ломачинского, я его раньше уже читал – дочка давала как‑то почитать затёртую папочку без начала и конца. А тут целиком сборник рассказов. Мне близок и его язык, и манера подачи, и то, что он не профессиональный писатель, а умеет донести. Читаю взахлёб.

Наверно, кто‑то вот так же читает и мои опусы.

Читал, читал… нет, больше не могу. Явно уже переборщил автор с количеством материала. Меру надо знать.

Прочитал книгу «Перестройка. Летопись» питерца Колесова, скомпилированную из обрывков документов и разговоров «архитекторов перестройки». В общем, безобразный коктейль, но впечатление оставляет. Я в своих дневниках пишу о перестройке из глубинки, со своего рабочего места. Я – атом. А тут – реплики Горбачёва, на которого я тогда чуть не молился, шепотки ГКЧП, бычий рев рвущегося к власти Ельцина, лепет Сахарова…

Действительно, Горбачёв стронул, сорвало резьбу, и все архитекторы обосрались. И только пьяница Ельцин, отнюдь не из благих побуждений, подобрал, вернее, вырвал власть. И ему было глубоко фиолетово, куда пойдет страна: он развалил Союз и ухватил самый большой кусок – Россию.

Вот у кого настоящая воля. А Горбачёв оказался нерешительным слюнтяем и вынужден был бежать из страны; пусть скажет спасибо, что немцы приютили. Пол–России его ненавидит.

Роюсь в библиотеках, наобум открывая произведения, имеющие высокий рейтинг по оценкам. И вдруг пронзило острое чувство неприязни к еврейскому образу мышления и вообще к «еврейскому вопросу». Ну, заполонили всё, умники. Простенький мой рассказик под названием «Хитрый еврей» читают, дают ему высокие оценки – сплошное еврейство: о своем новенькое увидели. А «Страх полета» для них… ну…. М–м–м… нет, не то. Еврея там нет – поэтому, что ли, не то?

Пишешь кровью сердца…

И эта мысль посетила меня совершенно независимо от того, что вчера был день памяти холокоста.

Стоп. Дальше мысль не развивай. А то докатишься до того, что они «заполонили все газеты, все телевизоры, а нас считают гоями».

Я ещё перечитаю современных еврейских авторов, попытаюсь разобраться, почему они вызывают во мне неприязнь. Тем более что знаю немало прекрасных представителей этой национальности, много с ними работал, жил рядом и не испытываю к ним ничего, кроме нормальной человеческой симпатии.

Совершенно случайно нашел статью о творчестве Мандельштама. А так как я все время мучился загадкой широкого внимания к нему современной интеллигенции, как, впрочем, и к творчеству Цветаевой, Ахматовой, признаваемых (в каких кругах?) поэтическими гениями 20–го века, – то ещё раз попытался хоть что‑нибудь понять: что же это был за человек, чем он занимался, что он оставил после себя.

Да ничем. И ничего. Полусумасшедший, одаренный тонкой, рефлектирующей душой, он вызывал у себе подобных личностей реакции типа «нечто эдакое». Но, по сути, – тень, призрак. Практической пользы, даже в плане духовном, он никому не дал; ну, может, добавил экзальтации в утонченные души бездельников. Он написал много букв, от которых кормится до сих пор племя литературоведов. И все. Прославился он одним стихотворением, которое выкопали потомки репрессированных Сталиным жертв и размахивают им как символом сопротивления. Жизнь выплюнула из себя этого несчастного человека.

Все это – голые короли. Они свято надеялись, что их символы и кроссворды будут разгаданы далёкими потомками, живущими через нас. Через меня. Да на хрен бы тем потомкам их лепет. А мне, через жизнь которого переброшены эти шедевральные строчки в будущее, остается только тупо пялиться в этот набор букафф. А иные мои современники, глубокомысленно засунув палец в нос, пытаются осмыслить, а тем более, истолковать этот бред.