Ворчание ездового пса

Я не злюсь на то, что не могу разгадать заданную мне гением загадку. Я не вижу там загадки вообще, как не ищу смысла в бормотанье сумасшедшего; мне скорее стыдно слушать этот лепет, и я бегу от него. Несчастный, талантливый, штучный, непонятый массой, освистанный человек, выброшенный на свалку за ненадобностью и вредностью для власти, причем, под винты он пошел сознательно, по бредовости своей. Туда ему и дорога.

Что‑то ты жёлчный стал, дед. Ну, тупой ты – так хоть не смеши людей умнее себя.

Ага. Мне всю жизнь впаривают черные квадраты, а я все сомневаюсь, все думаю, что дядя умнее, что он лучше видит. И пока я так вот сомневался, лучшие мои годы ушли. А сколько мог бы сделать, будь я чуть смелее в своих сомнениях и суждениях. А как только набрался гордыни и смог сказать о себе «Я», так стали теперь уже прислушиваться к моему мнению, и от этого есть реальная польза жизни, по крайней мере, авиации.

Так вот: мое мнение о Мандельштаме, не оставившем своему времени ничего, кроме одного критического стихотворения и кучи непонятных букв, определилось: бесполезный на земле человек. А на той буквенной куче сидит рой калоедов от литературы и запудривает моск дурачкам, вроде молодого меня, и те с пиететом вслушиваются и ломают извилины: ну какой же я неуч, дурак, и прочая. И некому сказать им: ребяты, плюньте; вы – нормальные, а вот он – ненормальный! Поверьте в свои силы, мыслите здраво, отбросьте эту шерсть и сделайте на земле ну хоть что‑то свое! Такое, чтоб с него была польза людям, а не словоблудие. Чтобы хоть один человек встал и сказал: вот, одно слово – а изменило всю мою жизнь, и я сделал полезное для людей!

Пусть я буду гореть в аду из‑за греха гордыни моей, но среди моих читателей такие люди есть, и они обо мне так скажут. Уже говорят. Это пилоты современных самолетов.

По телевидению с помпой отмечают 50–летие продюсера и композитора Игоря Матвиенко, того, кто писал музыку для ансамбля «Любэ». Нынче власть имущим выгодно представить его чуть не стандартом попсы. Как выгодно же представить стандартом юмора двусмысленные шуточки Петросяна и Винокура. А Донцову, значится, – образцом литературы.

Я не против Матвиенко: у него есть очень хорошие песни, исполняемые Расторгуевым со товарищи, которые мне нравятся. Но… как образец… Что ж: такие времена и такие стандарты. Группу «ЛЮБЭ» сам Мэтр Никита Михалков называет прям‑таки народным ансамблем. И её любят Медведев и Путин… вот поэтому, видимо, – и Михалков.

Можно соглашаться, можно нет, но, по моим понятиям, планку надо поднимать повыше новых русских бабок. Общество плавно, но неуклонно деградирует.

Один читатель сбросил мне книгу выдающегося немецкого психотерапевта и философа Франкла, основателя какой‑то экзистенциальной психотерапии – логотерапии. В ней он описывает свое пребывание в концлагере и как ему помогала выжить его наука. Во второй части выложена собственно теория логотерапии. Много букафф. Ниасилил.

А человек же со мной поделился и ждёт ответа. Вот и мучаюсь.

Уж что‑что, а философия, в любом её проявлении, не говоря уже об учении Франкла, ученика и опровергателя самого Фрейда, столь же далека от меня, как от папуаса. Я как‑то нашел свой путь в жизни без особой философии.

Но среди горожан очень модно стало увлекаться всяческой галиматьёй: современный рефлексирующий интеллигент уже не может обходиться без услужливого психотерапевта, прям‑таки героя нашего времени. Видимо, оброненное в какой‑то из моих книг словечко «экзистенциализм» приблизило меня к этому читателю настолько, что он посчитал меня, ямщика, «своим». Вот и думаю, как бы его не обидеть и что‑то ж ему внятное сказать… и отдалиться.

Тем более что в книге Франкла попадаются вещи, вполне для меня понятные. Надо будет ещё раз пролистать её. Может, там заключены несметные сокровища духа, а я, пес ездовой, все бегу за своим куском требухи.

Читая Кондакова, не могу отделаться от досадной мысли. С точки зрения современного труса–читателя, пилот Кондаков – просто самоубийца. И даже с точки зрения моей, такого же, как он, профи… ведь, получается, абсолютно безбашенный был пилот. Господь его хранил множество раз. Это одно.

А второе: вот уж – типичнейший аэрофлот. Холостая жизнь, рестораны, бабы, пьянь, воздушное хулиганство, понты… И преподносится это – как так и надо. Вот точно создает и преподносит образ, который и так укоренился в мозгах обывателя: риск, удаль, беспросветная храбрость, сплошные нарушения, умение вывернуться, везение, и – снятие стресса, снятие стресса, снятие стресса… ещё и пьяница… в меру, конечно, иначе столько бы не пролетал.

Я поневоле задаю сакраментальный вопрос: как же он, с такой непредусмотрительной, бесшабашной натурой, дошёл от По-2 до лайнеров, как вообще удержался на них, как пролетал более сорока лет и как же это он никого не убил? Я задаю этот вопрос точно так же, как задавали его друг другу обо мне читатели «Великой Грозы».