Воробьиная ночь

Это не твоя война, убеждает себя командир, внимательно вглядываясь в проносящуюся под крылом землю и угрюмо супясь. Ты никого не просил втягивать себя в эти проблемы, и тебе до них нет никакого дела. Нет тебе никакого дела ни до чеченцев, ни до русских, ни до белорусов. Ты сам по себе. Твоя единственная забота - экипаж. Ты остался без штурмана, сам ранен. Бери курс на ближайший аэродром и садись.

- Командир, ты хорошо все обдумал? - настойчиво спрашивает Минин.

- Обдумал, - бурчит тот, не дотрагиваясь до кнопки СПУ. - По рации об этом ни слова.

- Я и не трогаю рацию, - возражает тот, действительно не пользуясь переговорным устройством. Не хватало еще, чтобы запись обо всем этом осталась на магнитофонной ленте. - Я ничего не имею против того, чтобы чеченцы убрались куда-нибудь к дьяволу и остались живы. Но я не хочу, чтобы мы оказались трупами.

- Не окажемся.

- Ты уверен?

- Уверен.

Ни в чем он не уверен.

- Тогда все в порядке, командир. Меня только беспокоит твоя нога.

- Проморгается. - По этому ответу видно, насколько он раздражен и зол и на себя, и на весь мир. - Видишь что-нибудь подходящее?

- Пока нет.

Проклятая нога болит все сильнее, она распухла и превратилась в деревяшку. Командиру незачем корчить из себя несгибаемого железного мужчину: что болит, то болит, и если человеку небо с овчинку кажется, то так оно и есть. Он хмурится, потихоньку скрипит зубами и беспрерывно чертыхается.

Земля изувечена взрывами и пожарами, изборождена гусеницами самоходок и танков. Попадись при посадке хоть к своим, хоть не к своим -добра не жди ни от тех, ни от других. Эта твоя глупость еще вылезет тебе боком, в который раз предостерегает себя Останин. Уже вылезла, и еще вылезет.

В чужом пиру похмелье.

- Командир, по-моему, вот эта подходяща, - сообщает второй пилот, указывая рукой в сторону своей форточки. - Взгляни-ка.

Останин закладывает крутой вираж, внимательно присматривается.

Да, пожалуй. Что-то наподобие небольшого плато, и, кажется, площадка довольно ровная. Вокруг - ни кустов, ни посадок, голые холмы, засаде скрыться негде. Он делает стандартный разворот, снижается до ста метров и проходит, внимательно изучая землю. В то же время он засекает по секундомеру время.

Когда площадка кончается, он включает секундомер. Почти минута. Чуть больше четырех тысяч метров. Этого ему с запасом хватит, чтобы сесть и взлететь с ходу, без разворотов. Ни к чему ему терять лишние секунды.

- Как, на твой взгляд, грунт? - спрашивает он Гену.

- По-моему, подходит. Ям и выбоин я не заметил.

- Садимся. Бортмеханик! - поворачивается он в сторону фюзеляжа. - В кабину! Займи свое место!

Михаил усаживается перед пультом, пристегивается.

- Подготовку проводим без карты, - говорит командир. - Пилотировать буду я. Доложить готовность к посадке.

- Бортмеханик к посадке готов.

- Второй - готов.

- Выпустить шасси.

Глухой удар под фюзеляжем, загораются лампочки.

- Шасси выпущено.

- Закрылки пятнадцать.

- Выпущены на пятнадцать.

- Закрылки тридцать восемь.

- Выпущены. - Одновременно бортмеханик начинает отсчет высоты по радиовысотомеру: - Семьдесят метров... шестьдесят... пятьдесят...

- РУД - двадцать!

- Есть двадцать!

Командир неотрывно всматривается в набегающую землю. Едва заметными движениями штурвала и педалей он нацеливает самолет на начало площадки. Земля неудержимо несется навстречу.

Это не первая посадка Останина на грунт. Но это первая посадка, о которой он ничего не знает. Не знает ни прочности грунта, ни коэффициента сцепления, ни того, не окажется ли не вовремя под колесами какая-нибудь выбоина, колдобина или выброшенный за ненадобностью горшок. И он немного нервничает.

- Десять метров.

Командир начинает выравнивать машину. Касание. Стучат амортизаторы. Самолет бежит по земле.

- РУД - ноль! Винт с упора!

- Ноль. С упора снят.

Самолет довольно сильно потряхивает. Еще до остановки командир приказывает:

- Бортмеханик - в фюзеляж! Открыть рампу, вышвырнуть все из самолета. Гена, помоги ему.

- Только чеченцев или груз тоже?

- И то, и другое.

- Но, командир...

- Сбросить! И скажи чечне, что они где-то в двадцати километрах от своего Гудермеса.

Куда ехали, туда приехали, угрюмо думает он. Почему мы всегда поступаем так, как будто в мире есть что-то важнее жизни? А, плевать. Он обессиленно откидывается на спинку сиденья и опускает руки. Прикрывает глаза. Двигатели работают на малом газе. Он слышит тонкое пение сервомоторов, откатывающих под фюзеляж рампу и двигающих транспортер. Слышит сзади голос Аслана:

- Спасибо командир.

- Убирайтесь, -говорит он, не оборачиваясь.

Устал он от всего этого до тошноты.

Стук падающих на землю ящиков, потом пение моторов и хлопок вставшей на место рампы. Второй пилот и бортмеханик возвращаются в кабину.

- Чечены высажены, груз сброшен, рампа закрыта, - докладывает бортмеханик.

- Хорошо.

- Командир, ты знаешь, что мы везли? - спрашивает второй пилот.

- Знаю.

- Вряд ли. В ящиках - чистый речной песок.

- Что-о?!

- Желтенький.