Воробышек (СИ)

Так странно… В детстве нам все кажется намного больше, чем есть на самом деле. Деревья – выше, лужи – глубже, поля – шире, леса – темнее. Вот и сейчас я брожу среди комнат, вспоминая, где раньше стояла моя кровать, слушаю гул шагов в длинных пустынных коридорах, наполненных хламом и пылью, смотрю сквозь мутные грязные окна на ржавую разломанную детскую площадку и все, что раньше было просторным, длинным, высоким, теперь выглядит убогим и жалким.

Воспоминания ядовитым газом просачивались сквозь поры, отравляя душу давно забытой, запертой на сто сорок замков болью. Как выжить в мире, где ты остался совершенно один? Как найти силы, чтобы справиться с горем утрат? Почему на долю одного маленького человека может выпасть столько бед разом?

Маму зарезали прямо на улице, когда она возвращалась с ночного дежурства в отделении скорой помощи. Ее просто превратили в кусок мяса. Безжизненный, грязный, холодный, присыпанный влажной осенней листвой.

Мне едва исполнилось семь. Я не понимал, что вообще вокруг происходит, впервые столкнувшись с беспощадностью смерти. Мы еще даже не успели оправиться от потери матери, как убивают отца во время дежурства. Как нам с Настей тогда сказали – один беглый зэк пытался пересечь границу. Отец в ту ночь был старшим в смене, руководил на пограничных блок-постах. Так и осталось загадкой, как зеку удалось подобраться к нему незаметно и перерезать горло.

Мы с Настей остались сиротами. Ей к тому времени уже стукнуло восемнадцать, меня же забрали в местный приют.

Приют полный озлобленных, диких волчат. Большинство из них не знало ни материнской ласки, ни отцовской заботы. Дети алкоголиков, наркоманов, преступников и просто отказники. В серых стенах детского учреждения царил закон джунглей, где все права имел сильнейший, где за свое место под солнцем приходилось бороться даже тем, у кого зубы еще только менялись с молочных на коренные.

Это было место, где царили жестокость, беспощадность и злость, тесно переплетенные с болью, обидой и безнадегой.

Застыв в темном закутке под лестницей, я провалился в казалось бы давно утраченные воспоминания.

«- Уходи, Егор. Она и тебя побьет, - светлые глаза, распахнутые от испуга, не верящим взглядом скользили по моему лицу.

- Нет, Геля. Я тебя не брошу, - решительно сказал в ответ тощей девчушке со смешными косичками и взял ее за руку. – Я теперь тебя всегда буду защищать!»

В тот раз здесь, под лестницей, мы впервые дали отпор Машке Картавой. Я был невероятно горд собой, чем и поделился с Настей на следующий день, когда она меня забрала на выходные.

А в понедельник я узнал, что Геля сломала руку.

И понял – там под лестницей мы выиграли битву, но не войну.

«- Настя, а мы можем Гелю с собой на выходные забирать? Она хорошая, правда. Она тебе понравится.

- Я спрошу, Егор, но ничего не обещаю. Мне ты брат, а она никто, поэтому я не уверена, что так можно. Ты и сам спроси у своей Елены Палны, ладно?

- Спрошу… Но если нельзя, я на следующие выходные не поеду домой, здесь останусь.

- Но почему?

- В прошлый раз я уехал, и Гелю было некому защитить. Машка Картавая ей руку сломала.

- Господи, так почему же она не пожаловалась заведующей?

- Потому что стукачам приходится еще хуже.»

Никто к нам Гелю так и не отпустил. Потому что отпускать было некого. Геля пропала… А вскоре пропала и Настя.

Мысленно остановил сам себя. Ворошить болезненные воспоминания не хотелось. Слишком давит на грудь тяжесть того страшного времени. Страдания, муки, сожаление, скорбь, печаль, беспомощность и гнев!

Адский коктейль.

Я научился запирать эти чувства глубоко внутри себя и не выпускать наружу. Много лет справлялся с этим. А теперь в системе моего фаервола одна за другой появляются трещины, и мучительный огонь вновь норовит выжечь дотла искалеченную душу.

Все. СТОП.

Надо найти Еву и валить отсюда.

Один за другим осматриваю коридоры, не вдаваясь больше в воспоминания. Женевы нигде нет. Сквозь покосившиеся решетки на окне вижу тонкий белый силуэт на улице у разрушенного фонтана, который не то чтобы сейчас, а вообще никогда не работал.

Выбираюсь наружу тем же путем, каким попал внутрь. Огибаю корпус здания и вижу ее.