Воробышек

- Танечка! – выскочила на крыльцо всполошившаяся Римма Семеновна со слезами в усталых печальных глазах.

Глава 16.

- Танечка моя поет! Доченька моя! – женщина, казалось, находилась в бреду.

Танечка ее умерла много лет назад, именно к ней мы и собирались на могилку во вторник. Видимо в преддверии годовщины смерти, у женщины совсем сдали нервы.

- Римма Семеновна, - утешал ее отец, обнимая за плечи, - Это не Танечка, это Женева пела. Вы обознались.

- Но как же! Голос! Я узнала ее голос! Это Танечкин голос! – твердила старушка, по щекам которой градом катились крупные слезы.

Да уж, пожалуй, такого никто не ожидал.

Ева опечаленно вскочила с места, торопливо отдала Максу гитару и подбежала к отчаявшейся женщине.

- Простите меня, Римма Семеновна! Я не хотела Вас расстраивать! Я больше не буду. Простите.

- Это правда ты пела?

- Да…

- Ты совсем не похожа на мою Танечку. Таня была высокая, статная… такая красивая… Фигура – загляденье! Кровь с молоком! Коса черная, жгучая, глаза голубые ясные… Совсем на тебя не похожа… У  тебя в чем только душа держится?! …

Не зная, что ответить, Ева лишь пожала плечами.

- А спой еще раз… Пожалуйста. Точно ты пела? – женщина никак не могла поверить.

Смахнув слезу, глядя в глаза старой печальной женщины, Ева вновь затянула припев, правда уже более мягко.

Кровь стекает незаметно, по рукам – брусничным соком,

По косе – багряной лентой, алой ниткой на платок.

Слева – ряска и трясина, справа – дягиль и осока,

У хозяина болота голос ласков – нрав жесток.

- Совсем, как у Танечки моей голос… Ну надо же… Она у меня знаешь, какая была… Так пела, так пела…

- Ну все, все, Римма Семеновна, - похлопывал по ее плечу отец, - Вам пора отдыхать, пойдемте, я вам накапаю валерьянки. Вам беречь себя нужно.

Папа повел Семеновну в дом, Макс, все еще находящийся под впечатлением от выступления Женевы, тараторил что-то, постоянно задевая струны на инструменте. Я же слушал его вполуха, заинтересованно разглядывая, как о чем-то тихо переговариваются Иван Гордеевич и Ева. И от меня не ускользнул ни его покровительственный взгляд, ни ее полный какой-то надежды.

Однако, ни единого слова разобрать не удалось. Они даже губами практически не шевелили. Их диалог длился меньше двадцати секунд, и завершился тем, что старый генерал аккуратно сжал девичье предплечье, словно в знак поддержки.

Неужели и генерала окрутила эта вертихвостка?!

Снова начинаю злиться, убеждая себя в том, что это не ревность, а лишь обида за отца. Глупо, знаю. Отец с генералом дружат уже лет пять… Не думаю, что  такие отношения стоит разрушать из-за смазливой молоденькой приживалки.

И, тем не менее, мотаю на ус, запоминая эту сцену.

- Так, я поехал, - слышу окончание фразы Макса.

- Куда?

- В смысле? Говорю же тебе, Сонька ждет. Ты, кстати, на точку пойдешь? Комарова же ждать будет.

- Не знаю… Может, позже.

- Ясно. Ладно тогда, я полетел. Пап, пока!

- Сонечке привет передавай, Максим, - отозвался генерал.

Отец вернулся, и в воздухе повисла неловкая тишина. Настроение у всех заметно упало. Ева вновь пялилась в костер. Коротков хлебал остывший чай, а подполковник Гусь следил за невестой.

- Егор, - неожиданно позвал меня он, - А что, Сазонов рассказывал вам о курсе выживания SERE? Кажется, это его любимая история о ЦРУшниках.

- Раз сто… Майор впечатлен на десять жизней вперед их работой в Гуантанамо, - ответил я без задней мысли. Если бы знал тогда, к чему приведет этот разговор, ушел бы еще до его начала.

- Что ж конкретно его так впечатлило? - сонно поинтересовался Коротков.

- Полагаю, запрещенная ныне имитация удушения при процедуре дознания, - продолжаю отвечать на вопросы, как кретин. Совершенно не ощущая витающей в воздухе опасности.

- Расскажешь? – щурится отец.

И я – дебил – рассказываю.

- Сазонов оказался в восторге от того, как минимальными усилиями, без причинения физического вреда, можно выбить из человека сведения, используя подручные средства и воду.

Отец заинтересованно кивнул, ожидая продолжения, у Короткова сон, как рукой сняло, а Женева в ужасе распахнула свои серые блюдца.

И я, сука, продолжил.

Хотел заполнить эти блюдца страхом.

Придурок.

- Человека кладут на горизонтальную поверхность лицом вверх, связывают руки и ноги, лишая способности двигаться, завязывают глаза. И потом всего лишь брызгают водой на лицо. Вроде что тут такого? Немыслимо, конечно, но при этом человеку кажется, что он тонет. Этот метод был разработан в пятидесятые, а по некоторым данным использовался еще раньше в борьбе с нацистами. Но в 2009 году официально он был запрещен.

- Знаешь, Иван Гордеевич, а ведь Егор считает, что Женева – крот.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ Слова отца, словно гром и молния, ошарашили всех присутствующих. Звякнула, упавшая на бетонную плитку, чайная ложка, что-то громко булькнуло в озере, закашлялся генерал.

- Так, может, стоит ее допросить? Так сказать, с минимальными усилиями, без причинения физического вреда.

- Пап, ты что?