Ворон

— Я еще не уверен… И, в любом случае, ваше вмешательство сейчас не поможет… Подождем до окончания праздника.

Пока старец говорил с королем, Альфонсо незаметно отошел в сторону, к северной стене. Там он затерялся за роскошными одеяньями, отвернулся к янтарной колонне и зашептал напряженно, со злобой:

— Лучше оставьте. Вы все равно ничего не знаете!

Тут, обернутый в платок палец стало жечь — платок он сорвал — жжение тут же прошло. Однако, на черное око Альфонсо смотреть боялся…

В двух десятках метрах к северу от янтарной стены, средь камней проходила лощина из которой в обычное время выплескивался перезвон небольшого водопада, но вот теперь перезвон этот захлебнулся в чем-то.

Над краем лощины вдруг выплеснулся густой, оранжевый туман.

Раздались возгласы — нуменорцы указывали на туман, обсуждали, что это может быть.

Тем временем, оранжевая стена, поднявшись из лощины, стала надвигаться на павильон; причем была она столь густа, что попадавшее в нее камни растворялись.

— Это кисель Иллуватора! — прошептал кто-то…

Гэллиос закончил беседовать с королем, и обернулся, высматривая Альфонсо, однако, его не было видно:

— Мил, ты не видел, куда этот юноша направился?

— К север-ру, — отвечал изумрудный попугай.

Гэллиос попытался пройти туда, однако — это было нелегко. Все нуменорцы поднялись, и в изумлении созерцали удивительное явление.

Оторвавшись от янтарной колонны, Альфонсо тоже смотрел надвигающуюся розовую гладь. До нее оставалось метров десять — словно неспешно, величаво идущий человек приближалась она.

Вот нахлынули волны розового тумана. Оказался туман этот густым — вот вытянул пред собою руку юношу и не увидел ее.

Расплывчатый контур выплыл совсем рядом, с трудом прорвался голос:

— Альфонсо — это я, Сэлва, дай мне руку.

Юноша протянул было к ней руку; однако, туман стал сгущаться еще больше, уже ничего не было видно. Окружающая густота давила, и с величайшим трудом Альфонсо мог хоть немного подвинуть руку или ногу. Но вот розовый цвет стал обращаться в бордовый, будто сверху, над этим киселем был убит великан и вот кровь его теперь стекала.

Вдруг, резко, в бордовой массе появилось черное око; вокруг него стали виться щупальца тьмы. Альфонсо становилось то холодно, то жарко.

Теперь вкрадчивый голос медовыми водопадами потек прямо у него в голове:

— Как видишь, этот праздник вовсе не помеха мне. Пусть они восходят, ну а мы побеседуем. Так ты хочешь войти в Среднеземье, нести свет и свободу?

— Да! — выкрикнул Альфонсо. — Да — я этого очень хочу! Но, кто ты?

— Имя — лишь краткое обозначение необъятного. Но и имя ты узнаешь… Позже. Пока же я научу тебя, как действовать… — тут щупальца вокруг глаза беспокойно зашевелились, и голос говорил теперь с легкой укоризной: — Ну, вот. К сожалению, нам опять сейчас помешают…

— Нет, подожди, не уходи! — выкрикнул Альфонсо.

— Если до конца праздника, ты найдешь способ, как избавиться от этого старика Гэллиоса — это будет первый твой шаг навстречу мне.

Черное око закрылось, плотный багрянец распушился в розовые стяги; и теперь услышал Альфонсо голос Гэллиоса — незнакомые Альфонсо величавые слова, лились единым, торжественным потоком.

Юноша в гневе обернулся, и тут увидел, что туман рассеивается — рядом стояла Сэла, говорила ему что-то. Вот подошел Гэллос, молвил:

— Это Враг. Теперь никуда от меня не отходи…

Альфонсо хотел было что-то сказать, да сдержался, опасаясь, что Гэллиос прочтет его мысли.

Для Нуменорцев, которые стояли в янтарном павильоне, стена «розового киселя» не багровела — она дошла до огражденья и там без следа рассыпалась. Негромкие голоса недолго обсуждали это явление, а находившийся рядом с королем писчий записал в свиток, куда он записывал все происшествия этого дня — потом этому свитку, рядом с грудами иных, долгие годы суждено было пылиться в королевском архиве — до тех пор, пока их не поглотило море…

Поднялся император, поднялась свита. Навстречу, с вершины, дул свежий ветер, однако, он не мешал идти; он обвивал прохладою, и делал воздух совсем легким. Идущие не чувствовали ни тел своих, ни одеяний.

К девяти часам, огромный златистый, совсем не жаркий диск Солнца оказался по правую сторону от них — и, казалось, стоит только руку протянуть и возьмешь это, дающее всему жизнь светило.

Рядом с Альфонсо шел Тьеро и говорил:

— Я же вижу, что ты что-то задумал. Меня-то не обманешь. Так друг ты мне или не друг — давай-ка рассказывай! На тебе же лица нет!

Да — Тьеро был лучшим другом Альфонсо, однако, даже и ему он не хотел теперь ничего рассказывать. Он пробормотал что-то про плохое самочувствие, потом с ненавистью взглянул на Гэллиоса — старец, кажется, не смотрел больше на него; но, по залегшим на лбу его морщинкам, ясно было, что он размышляет — и размышляет несомненно о нем.

В это время раздался голос матушки его, которую шагах в десяти пред Альфонсо нес на палантине Рэрос и его один слуга:

— Альфонсо, подойди ко мне, и к своим братьям…