Ворон Белоречья

Почему незадачливую? Потому что с шутками здесь вообще, дела обстояли не самым лучшим образом. Ведь неправду здесь не говорили, а значит, и думали тут тоже только правду. Поэтому, любой вымысел, хоть художественный, хоть клоунский, пёс не всегда может правильно воспринять. Особенно, если его внимание переключить слишком быстро. Я сам, пару раз, чуть было не попал впросак из-за своих шуток, но мне повезло, я шутил в относительно спокойной обстановке, и для меня всё обошлось благополучно. Псы вовремя поняли, что я шучу, а не вру, и ничего мне худого не сделали. Правда, один из них сказал мне, что за такое тут схлопотать можно, и сказал это с явным раздражением (которое, впрочем, сразу прошло). Ну и другая неприятность случилась, когда один из псов чуть не умер из-за моей шутки — с ним случилась истерика, он никак не мог остановить смех. Спасло его только присутствие рядом врача, который вколол ему транквилизатор. Я понял, что с шутками тут надо быть поосторожнее, иначе может случиться самая настоящая беда….

У этого явления, есть и другая сторона. Когда псы играют в театре — верить в истинность происходящего начинают не только зрители, но и актёры. Им нет необходимости вживаться в роль, они её не отыгрывают, а вполне искренне её переживают. Зато на выход из роли им требуется время. И не всегда получается сделать это самостоятельно. Иногда, приходится класть актёра под капельницу, и держать его в состоянии полной тишины и темноты очень долгое время. Когда я попал в Белореченский театр, у меня самого чуть чердак не улетел. И мне повезло тогда, пьеса была вполне нормальной, без примеси абсурда. Будь это Гоголь, или Чехов — дурка мне была бы обеспечена. А что касается профессии актёра в Белоречье — то это самая опасная профессия, без преувеличения.

Пёс, выскочивший на сцену — слабонервным явно не был. Да и вообще, он был не из слабых, крупной породы псина…. Но больше всего поражал его наряд. На нём были надеты начищенные до блеска сапоги, в которые были заправлены идеально выглаженные брюки. Коричневую рубашку пересекала портупея, а на голове — красовалась кэпи штурмовика НСДАП. Все собравшиеся просто остолбенели, когда он начал маршировать по сцене туда-сюда. Даже при всей своей незатейливости, это выглядело достаточно забавно, и я засмеялся….

Но кроме меня — смеялись совсем немногие, из собравшихся здесь. И на тех немногих смеющихся, с оторопелым удивлением, смотрели все остальные. Которые не смеялись. Они хлопали глазами, и никак не могли понять, что же происходит. А с шутником — случилась обычная вещь, какая случается с белореченским актёром — он врос в роль намертво. И теперь, он, видимо, сам искренне поверил, в то что он — гитлеровский штурмовик. А певец, тем временем, стал пропевать очередной, задорный куплет, чуть смазывая и растягивая звуки, как будто бы выпил лишнего…. И шут, конечно же, представил себя сидящим в таверне и выпивающим, представляя себе «картины дней минувших»…. И конечно же, в его глазах, всё это отразилось. И надо сказать, выглядело это некрасиво. Даже для меня.

И тут, со всех сторон послышался чуть сдавленный рык. А шут как будто не замечал этого, и сидел на краю сцены, чуть покачиваясь из стороны в сторону. А когда он, всё-таки, увидел наливающиеся кровью глаза его собратьев, то он уже не в состоянии был выйти из своей роли. Он, со всей своей Эс-Ашной наглостью, вскинул морду на своих «врагов», и с таким же вызовом, начал напевать песню, каким-то непостижимым образом, вплетая её мелодию в основную «аванти, аванти, аванти».

Так как микрофона у него не было — я не сразу понял что он поёт. А когда разобрал — сам впал в лёгкий шок. Хорст Вессель. Эта песня, исполняемая здесь — входила в страшный диссонанс буквально СО ВСЕМ, что здесь было. Со всем, из чего весь этот мир был, как будто соткан…. Скажу честно, мне и самому пришлось сделать над собой некоторое усилие, чтобы убедить себя в том, что передо мною сидит не штурмовик, а белореченский актёр. Мир, как будто изменился в тонах, я словно бы услышал топот сапог, отбивающих ритм марша по улице…. И где-то, в глубине моих мозгов, этот топот, как будто преломлялся в рёв бомбардировщиков на разгоне. И судя по лицам людей окружавших меня, можно было понять, что и у них ассоциации были ничуть не лучше.

Наверное, самым правильным, было бы спихнуть его со сцены — понимая, что клоунада зашла слишком далеко, что дальше — опасно, что зрители явно не готовы к такому. Но никто его не спихнул. И я не догадался стащить его со сцены, за что и поплатился потом. Мгновением позже — я уже просто не мог к нему пробиться — вокруг сцены начала собираться толпа. А он — вскочил на лапы, и раскинув руки в стороны — запел во всю глотку:

— В последний раз мы вышли без оружья!!!

К борьбе давно готов любой из нас!!!..