Ворон Белоречья

— Живут. Но не только орлы. Смотри.

Он достал фотоальбом и отлистав несколько страниц, показал мне вырезку из старой газеты. Газета была немецкая, 30х годов. На фотографии был, естественно Гитлер и рядом с ним стоял орёл. Но черты его физиономии были мне знакомы, не смотря на орлиную расу. Рудольф Гесс.

— Как тебе?

— Впечатляет.

— Меня тоже. Но если мы посмотрим на вырезку современной немецкой газеты — мы там ни одного орла не найдём.

— Почему?

— Потому что меняется мир. Сильно меняется.

Мы замолчали. Валера думал о чём-то своём, глядя, то ли в прошлое, то ли в будущее. А я — пытался осознать, и как-то оценить увиденное. Но, видимо мне не хватало на это мозгов. Но сердцем я чувствовал — с нашим Миром, явно творится что-то не то.

Наши размышления прервала яркая вспышка света. Я даже подумал, грешным делом, что это — термоядерный взрыв, и что мы, наверное, уже умерли…. Но всё осталось на своих местах, и даже люстра также светилась, что при термоядерном взрыве — никак невозможно. Свет был вокруг меня и во мне, проходя сквозь меня, и согревая сердце. А потом, где-то в районе платформы Депо, небо начало переливаться разными цветами, как при северном сиянии. Валера улыбнулся.

— Ты почувствовал?

— Да…. Что это такое? Похоже на термоядерный взрыв, только….

— Только свет — невидимый, да? Но проникающая радиация у него есть. Только она не разрушает, а лечит. Здесь — нет чужой скорби, и чужой Радости — тоже. И уж если здесь появляется большая радость, то её невозможно скрыть от других, способных испытать её…. А эта радость — особого рода. Два любящих, Живых сердца, соединились в одно. И в этот момент, масса их Жизни — стала критической.

— Их сердца взорвались?

— Нет, что ты! С их сердцами всё в порядке. Просто в этот момент, появилось новое сердце. Их, общее, которое теперь у них — одно на двоих.

Я в первый раз видел Валеру таким. В этот момент, та печаль, которая всегда была фоном в нём — ушла без следа. И когда наши глаза встретились, я с удивлением, понял, что он радуется… за меня!

— Да, ты всё правильно понял, я рад ЗА ТЕБЯ! И за них счастлив, и за тебя — рад. Понимаешь, этот взрыв, могут ощутить как Радость, только Живые. Ну, или хотя-бы, любящие Живое. Скажи, ты видишь полярное сияние?

— Да.

— Эх, ни фига себе!!! Так значит, ты….

Валера замолчал. А улыбка на его морде, вдруг, стала какой-то растерянной, даже немного глуповатой…. Прямо, как у портрета на стене. И что они его тут вешают везде? Берию бы повесили ещё, до кучи….

— Кто?…

Я понял, что он знает что-то такое обо мне, что наконец-то даст смысл моей бестолковой жизни. Но даже не это меня сейчас волновало. Я чувствовал, что всё это, каким-то, странным образом, указывает на мою связь, мою общность с этим удивительными людьми, живущими здесь…. Но Валера молчал.

— Валера, скажи. Пожалуйста!

— Нельзя. Даже думать нельзя об этом. А я языком чесать начал. Не сдержался….

— Пожалуйста. Очень прошу тебя, скажи!

Он опустил глаза. Я понял, что прошу его о том, чего он, действительно, не имеет права делать. Что я толкаю его на нехорошее дело. Я уже хотел было сказать ему, чтобы он не говорил мне, как вдруг, он сам, вскинул на меня глаза и сказал:

— Ты — тот, кто может стать Живым. Мы не очень хорошо ладим с вашим братом…. Ну, как не ладим? Мы-то открыты каждому, кто попал сюда. Каждый раз мы испытываем эту радость, смотрим в глаза, виляем хвостами… если они есть. И каждый раз — стена. А ты — не так. Ты открыл нам сердце. Потому тебе и открылась тайна Взрыва, понимаешь? Ты чувствуешь то же, что и мы! Значит, ты похож на нас…. Ты — как мы, только….

Он опять опустил глаза и замолчал.

— Только и как они?

Валера вздохнул.

— Да.

— И…. Поэтому я должен уйти?

— Да. Ты должен уйти поэтому.

И мы снова замолчали. Молчание прервал Валера.

— Я очень хочу тебе кое-что показать. Только никому не говори, что я тебе это показывал, ладно?

И он пошёл рыться в чулан, из которого вернулся с книгой. Он вытащил из книги фотографию, и дал мне в руки.

— Вот, смотри.