Ворон Белоречья

Когда я проснулся, я не заметил никаких перемен в себе, но возникло ощущение, что между мною и тем миром, откуда я пришёл — начала расти стена. Пока ещё маленькая, но растущая с каждым днём, и должная, в один из дней — стать непреодолимой. Сказать, что я был рад — значит не сказать ничего. Омрачало мою радость только то, что Валера стал смотреть на меня с какой-то тревогой. Но он не о чём меня не спрашивал, а я и не знал, как рассказать о том, что произошло со мною во сне. Но было кое-что, о чём я должен был его спросить, что не давало покоя мне.

— Валер….

— А?

— А у тебя — есть чувство, что все, кто живут здесь — ну… как-бы, принадлежат тебе?

Он задумался. Видно было, что вопрос — неожиданный для него, что он сам — никогда не слышал таких странных вопросов, и не задавал его сам никому. И теперь — он специально прислушивался к себе, чтобы ответить мне. И, в конце концов, сказал, вздохнув:

— Нет, Вась. Такого — у меня нет. И вряд ли, оно есть у кого-то здесь. Чувство, что я принадлежу — да, есть, а наоборот….

Он ещё некоторое время молчал. Думал.

— Да вообще, по-природе-то, его и не должно быть у нас, чувства этого. Ну, если, конечно, Смена Времён не наступит. Это вам оно положено. Вы же — Старшие, всё-таки. Но такого уже давно не было. Так давно, что и не вспомнить уже.

***

Через пару дней, мой голос стал изменяться и характер — тоже. Мне стало неуютно в доме, захотелось улететь, то есть уйти в лес… и свить себе гнездо на дереве. Мне стало неприятно смотреть на свои голые руки, на своё безобразно голое тело, мне не хватало… перьев. Отвечать на вопросы я стал резко, отрывисто, меня даже просили не гавкать. Говорили что даже они, собаки, не гавкают, а уж мне-то, обезьяне, оно и подавно не престало. Но я не гавкал, я каркал. Мне стало трудно говорить и трудно ходить. Всё чаще и чаще мне хотелось взлететь. Валера посоветовал мне обратиться к местному орнитологу. Орнитолог жил за рекой, на острове. Он попросил меня раздеться, минут 5 меня осматривал, прощупывал, а потом промурлыкал:

— Что-то зачастили вы ко мне, ребята. Пару недель назад, вот, один переломался весь. С гитарой на плече полетел, представляешь? Хм… Приматоид, говоришь? А килевая-то косточка, вот она! Ох, люблю я вас, птичек….

— Каррр!!!!!

— Тише, тише, не нервничай, шучу я. Мы на воронов не охотимся, мы не самоубийцы. Итак, мой диагноз — антропоорнитологическая трансформация первой стадии. У тебя, парень, в роду, похоже, вороны были. Летать мечтал?

— Да, мечталкарр! — прокаркал я.

— Ну вот, твоя мечта и сбывается, будешь летать. Но выбор за тобой, хочешь человеком будь, хочешь — вороном. Ну как, вороном? На второй стадии — вороном, потом — снова руки отрастут. Ноги — тоже, только короткие и тонкие. Только ещё и маховые перья будут. И ходить сможешь, как человек, и летать как ворон, и руками манипуляции делать. Тут, по-соседству, живут же птероиды и ничего. Ну вот и в Белоречье, значит, теперь будут. Будешь небо патрулировать. Тебе вообще, как, понравилось у нас?

— Да-р-р!

— Ну, вот и это наложилось тоже. И уходить небось, не хочешь?

Я попытался ответить, но у меня вырвалось что-то нечленораздельное. Я напряг зобовые резонаторы и проговорил по-попугайски:

— Не хочу.

— О, смотри-ка, уже и речевой аппарат осваиваешь, молодец! А что не хочешь уходить — так вот у тебя и появился шанс остаться. Проявишь свою воронову сущность — и не сможешь уже уйти отсюда. Тебе же хочется в глубине души стать вороном? Ведь что-то мешает тебе человеком быть? Таким как все люди твоего мира, а?

Врач коснулся дилеммы, которая меня мучила, да и вообще его речь попахивала каким-то софизмом. Разве быть человеком и быть «таким как все люди моего мира» — это одно и то же? Первый раз за всё моё пребывание здесь, мне стало обидно за свой мир. Все люди моего мира…. Мы что, однородная масса определённой субстанции? Да, отсюда они нас видят так…. Но ведь не так же это! Мне захотелось клюнуть этого наглого котяру, клюнуть за весь свой несчастный, запутавшийся мир… Но я не мог. Не мог потому что кот сказал правду — что-то мешало мне быть человеком. И быть таким, как многие и многие люди моего мира — тоже. И да, чёрт возьми, мне хотелось быть вороном! Я чувствовал себя вороном, и мне нравилось это чувство! Не принадлежать этому плоскому миру с его плоскими проблемами и «радостями», взлететь, подняться над ним, и лететь, лететь….

И тут, моё сердце сжалось. Я вспомнил про своих друзей-собак здесь. Когда я познакомился с ними — я не был вороном. И не был я вороном, когда пил чай с Валерой, и когда танцевал с собаками и говорил с ними после танцев и концертов — я вороном не был. И они полюбили меня человека, обезьяну, да как это не назови…. Да, конечно они примут меня и вороном, но…. Смогу ли я их принять также, как принимал их, будучи человеком? Смогу ли любить их также? Я видел, как хорошо им со мной-человеком, будет ли им также хорошо со мной-вороном?