Ворон Белоречья

И снова, мысли оставили мою голову, я не думал ни о чём, я чувствовал только это бесконечное небо вокруг себя. Бесконечный покой и бесконечная свобода. Счастье? Наверное, ещё нет. Чего-то не хватало. И я, осмотрев ещё раз свой город сверху, вошёл в пике.

Вышел из пике я как раз неподалёку от того места, куда собирался лететь — у берега. И вот, сев на сук, я начал размышлять.

Да, я мог бы остаться здесь, но это означало бы огорчить всех, кто знает меня ТАМ. Ведь они считали бы меня погибшим. Конечно, я оповещу их, скажу что я бежал из своей страны в страну скрытую… Но это значит — признать бегство, признать своё поражение….

На некоторое время, я отвлёкся от мрачных мыслей и начал созерцать. Господи, как же этот мир похож на наш! Ведь не отличишь с первого взгляда…. И присматриваться будешь — не отличишь. Всё как у нас, и всё — другое. Также паслись коровы на берегу. Только без пастуха. Разве что те, двое — пастухи? Но приглядевшись получше я понял, что нет. Просто местный хиппи вышел погулять со своим другом, сидевшим в кресле-каталке. Мне, почему-то, захотелось подлететь к ним ближе, узнать, что это за люди. Тем более, своим новым, птичьим сердцем, я чувствовал, что эти двое, каким-то странным, таинственным образом, связаны со мною. Но в то же время я чувствовал, что искать общения с ними в том виде, какой я приобрёл теперь…. Ну…. Неприлично, что-ли…. Потому что эти двое были ЛЮДЬМИ. Пусть не моей, «старшей» расы, но всё-таки, людьми. А я, бывший человек, а ныне ворон, теперь был младше их по чину. И теперь, по Законам Этики, я не имел права приближаться к ним до того, как они позовут меня. Ну как, «не имел»? Вообще-то, имел. Имел, если например, нужно сообщить им что-то срочное. Ну, или если мне нужна помощь…. А помощь мне была нужна!!! Очень!!! И я, сорвавшись с ветки, полетел к дереву, под которым они сидели. И усевшись над ними, я начал смотреть и слушать.

Получалось это у меня с трудом, так как мозг мой изрядно съёжился, и многие вещи, я хотя и воспринимал, но как-то осознать, оценить, усвоить и сделать умозаключение — я уже не мог.

Впрочем, это были люди, понимающие птичий язык, и при необходимости, я бы мог общаться с ними. Я это понял по характерному покрову их тел. Эти двое — тоже умели летать, как и я. «Дети Фогельвейде» — подумал я.

Теперь, «Дети Фогельвейде», говорили не по-птичьи, а на чистом русском, и потому понять, что они говорят, мне было затруднительно. Я мог понимать только отдельные фразы, но общий смысл их речи, ускользал от меня. Я только понял, что это — разведчики, и они обсуждают план внедрения на территорию противника…. Я напряг свой птичий мозг, но всё равно, совершенно ничего не мог понять, как ни тужился.

И только когда, я расслабил свой мозг, и стал «слушать сердцем, я смог кое-что понять. Они оба ХОТЕЛИ УЙТИ. И не просто уйти, а уйти в очень скверное место. Хотели, но не могли. Их сердца были устремлены ТУДА, но их, ограниченная природа, держала их здесь. Они были как я, только наоборот. И да, они могли бы мне помочь. Но я не мог помочь им. Ничем. И от этого страшного бессилия, моё сердце заболело страшно. Ему стало тесно в птичьей груди, оно грозило разорвать её к чёртовой матери! Только чтобы не умереть раньше времени от инфаркта, я отвлёкся от этих, светлых людей, и снова уставился на реку и на берега её.

И опять, я увидел дозорного в зелёном мундире, который шёл по берегу. А с другой стороны Москвы-реки шёл маленький, сухопарый старичок, тоже в зелёном мундире, с винтовкой на плече. Шёл он навстречу моему великану. Когда они поравнялись, старичок приподнял фуражку и помахал ею в воздухе.

— Эй, Потапыч! Хорош бережок топтать, присядь, покурим!

Потапыч снял с плеча свой вертолётный пулемёт и сел на берегу. А я, с удивлением поймал себя на том, что прекрасно понимаю речь этого деда. Впрочем, ничего странного в этом не было, ведь речь его была простой. Да и характер этой речи был мне понятен, это была самая обычная перебранка, которой и мы, Вороны, вполне себе так «коротаем время».

— Потапыч! А я смотрю, чё-т у тебя носок-то короток! Поди, и всё остальное коротенько, а?

Потапыч взревел медведем, вскочил на ноги, схватил пулёмёт и дал очередь вверх. После очереди он ещё какое-то время топотал своими лапищами по берегу, тряс пулемётом и ревел что-то нечленораздельное. А когда он запыхался и перестал реветь, старичок покачал головой и прокричал:

— Э-э-э-э, Михайло Потапыч, видимо у тебя и в голове коротко! Пойду я, недосуг мне с твоим коротким умом разговоры разговаривать!