Ворон Белоречья

Дедок накинул винтовку и пошёл дальше по берегу. И на какой-то момент (СОВСЕМ короткий), я увидел свой мир немножко другим, живым, весёлым, с какой-то совершенно нездешней задоринкой… Но там, за Коломенским, над моим миром клубился густой смрад лжи, который отравлял жизнь людей, живущих ТАМ. Когда-то и я считал это нормой, но теперь я знал, что это — патология. Но что я мог один сделать с этим миром, ЧТО? Впрочем, решение было уже принято, и я полетел к Валере. Дитя Фогельвейде, говоришь…. Будут у Фогельвейде и другие дети. Да и есть уже. Видел. Только что.

— Эх, нифига себе ты оброс! И давно ты летаешь уже?

— Каррр!!! Каррр!!!!

— Ты это… что же, остаёшься?

— Нет, Валера, не остаюсь.

Я сбросил с себя перья и наблюдал, как руки мои выпрямляются и принимают привычный мне вид.

— Ухожу. Сегодня. Я подумал, и решил, что ворон из меня неважный выйдет. Буду человеком, раз уж родился так.

— Хорошее решение, верное. Я знал, что ты примешь его. Проводим тебя.

***

Шли мы по лесу молча. Я понимал, что происходит вещь насколько страшная — настолько и естественная, я просто возвращался в свой мир. Белоречье уже давно было за спиной, и вот, сквозь ветви начали проступать высокие, покатые крыши Курьянова. Мои ноги подкосились, и я сел на пень. Для последнего шага мне нужно было собраться с силами.

— Валер, Наташ… Скажите мне… Ведь наши миры находятся совсем рядом, они так похожи… Ну почему же мы живём как в аду?! Почему мы не можем жить как вы?!

Валера и Наташа взяли в свои лапы по одной моей руке, я не помню, кто взял какую. И когда силы начали возвращаться ко мне, Наташа сказала:

— Вы можете. Можете, не сомневайся. Вы просто забыли, как. Но ты-то понял?

— Понял, Наташ, понял. Потому и возвращаюсь, что понял.

Я встал с пенька, но Валера с Наташей продолжали держать меня своими лапами. И когда моя голова перестала кружиться, Валера сказал:

— Василий, я не хочу, чтобы уходя отсюда, ты чувствовал себя оставленным. Мы ВСЕГДА будем помнить о тебе. Никогда тебя не забудем и… никогда не оставим. Каждый раз, когда ты будешь вспоминать о нас — мы почувствуем это и вспомним о тебе. Каждый, кто видел тебя здесь, каждый, кто разговаривал с тобою. И когда мы будем вспоминать и говорить о тебе — ты почувствуешь это. Теперь ты связан с нами, а мы — с тобой.

— Мы, собаки, никогда не забываем тех, кто полюбил нас. И никогда не перестаём любить. Вспоминай о нас. Нам это также нужно, как и тебе. Нам очень нужно чувствовать, как ты помнишь о нас. А если забудешь — мы будем ждать, пока не вспомнишь. Сколь угодно долго, потому что по другому — не можем.

— Это — правда, Вась, как и всё, что ты здесь слышал. Не думай о том, как плохо, что ты уходишь из Белоречья, думай о том, как хорошо, что ты у нас побывал. Сохрани Белоречье в себе. И будь человеком Белоречья ТАМ. Пойдём, Василий, не давай слабости захватить тебя.

И мы пошли дальше. Лес Пограничья остался позади, и мы вошли в Курьяново. Встречные люди не обращали на нас никакого внимания, видимо они видели псов-людей уже не впервые. А может, просто не приглядывались к нам. Не смотрели на нас люди и когда мы пришли на платформу. Я купил билет и пошли последние минуты, когда я ещё мог быть вместе со своими друзьями-собаками. Все эти минуты, мы стояли держась за лапы, и когда вдали появился поезд идущий от Москворечья — мы обнялись, и стояли так до того самого момента, пока остановившийся поезд не открыл двери. Валера помог закатить мне тележку внутрь и двери закрылись, отделяя меня навсегда от лучшего из мест на Земле, где мне довелось побывать. Они ещё какое-то время шли, потом бежали за вагоном, но потом отстали, а потом кончилась и платформа.