Ворон и медведь (СИ)

Вадомар колебался - будь при нем оружие он, может, и не удержался бы от того, чтобы вонзить клинок в грязное сердце этого ублюдка. Но его тщательно обыскали перед тем, как отвести к эмиру, к тому же, по первому его крику, стражники ворвутся в купальню. Да и что это даст - Вадомара зарежут, прежде чем он сможет причинить хоть какой-то вред этому жирному борову. Алемания останется под Крутом, а его отец и племянник - не отомщенными. Мысленно попросив прощения перед всеми предками за то, что он собирался сделать, Вадомар медленно стянул через голову тунику и осторожно шагнул в воду. Невольно он содрогнулся от омерзения, когда толстая рука обняла его за плечи, однако виду не показал и даже выдавил ответную улыбку.

-Давай выпьем, - Мухаммед ибн Юсуф ухватил с портика большую чашу, где плескалось алая, как кровь, жидкость, - хотя Пророк, мир ему, и запретил нам пить вино, но сейчас ночь и Аллах не видит греха.

Он сделал большой глоток и, не успел Вадомар опомниться, как толстые губы впились в него жадным поцелуем, переливая вино изо рта в рот. Волосатая мужская рука протиснулась между ног герцога алеманов и в следующий момент на ошеломленного юношу навалилась дрожащая от вожделения туша эмира.

У стен Люнденбурга

Густой туман поднимался над Темзой, медленно распространяясь по обоим ее берегам, белыми змеями вползая на крепостные стены и растекаясь по улицам. В белесом мареве, обступившем город, двигались смутные тени, слышались негромкие команды и звяканье металла. Тут и там сквозь туманную пелену вспыхивали костры, бросая дрожавшие отблески на речную гладь.

Редвальд, стоявший на крепостной стене возле речных ворот, мрачно смотрел на южный берег Темзы: ему, привычному сражаться в тумане, не нужно было особых умений, чтобы понять, что там происходит. Во времена Рима здесь стоял деревянный мост, почерневшие обломки которого и по сей день торчали из воды, словно сгнившие зубы. И сегодня, как и в старые времена, в этом месте готовилось переправиться сильное войско захватчиков с материка. Сакс оглянулся — кроме него вдоль южной стены растянулось примерно триста вооруженных людей, но из них от силы сотню составляли его побратимы, пришедшие от самого Брокенберга. Еще примерно три сотни саксов и славян он рассредоточил на других опасных местах. Остальные же из тех, кого мятежный принц вывел на стены, были простыми крестьянами, иные из которых чуть ли не впервые взяли в руки оружие. Он привел их сюда, чтобы внушить врагу, обступившему город, что его защищает множество людей, хотя и сомневался, что подобная уловка обманет опытного и многочисленного противника.

Что же он сам выбрал — и этот путь и этот бой.

— Нас берут в клещи!

Эти слова прозвучали так резко, что ворон, сидевший на плечах молодой королевы, сорвался с места, с тревожным карканьем вылетев в окно. Энгрифледа, словно и не заметив этого дурного предзнаменования, напряженно, словно попавшая в западню волчица, осматривала окружавших ее мужчин. Лица тех также были хмурыми, сообразно серьезности момента.

Совет держали в одном из немногих, более-менее уцелевших зданий Лондиниума — старом храме, посвященном какой-то римской богине. Христианские погромы и варварские нашествия мало затронули его — и по сей день на стенах красовались замысловатая мозаика, с описанием сцен из давно ушедшего мира. У дальней же стены, где стоял трон, с которого Энгрифледа руководила своим Советом, высилась и мраморная статуя, изображавшая означенную богиню, с факелом в руке и серпом луны в волосах. Тонкая рука лежала на холке огромного зверя, напоминавшего трехглавого льва с множеством змей вместо гривы. У ног божества стоял залитый кровью алтарь: им стала могильная плита с одного из здешних склепов. Энгрифледа объявила римскую богиню воплощением англской Владычицы Смерти, которой королева служила с пылом, которого божество вряд ли удостаивалось во времена цивилизованных римлян. Даже тонкие черты лица мраморной богини в неверном свете факелов были странным образом схожи с чертами молодой владычицы.

— Вильгельм пришел на помощь зятю раньше, чем мы ожидали, — говорила Энгрифледа, — похоже, он совсем потерял страх перед своим королем. Вчера войско франков — как говорят, числом не менее шести тысяч, — высадилось в Кенте. Он падет за несколько дней, — у Кента с франками давние связи, которые мне, как я не старалась, не удалось разорвать полностью. А еще через несколько дней Вильгельм будет у стен города. Но хуже всего то, что и Эдмунд перешел в наступление — сейчас в его руках почти вся восточная Мерсия, кроме Линдси. Если они соединятся — нам не выстоять в открытом бою.

— Предлагаешь запереться в городе? — спросил Аудульф.

— Это не поможет, — возразил Редвальд, — у нас просто нет столько припасов, чтобы кормить войско. Кроме того, запереться здесь — значит отдать врагу всю остальную страну.