Ворон и ветвь

– Нет, – быстро, напряженно ответил Эрек. – Я сразу вас разбудил. Поворот обратно шагах в ста.

– Монастырь близко?

– Милях в семи.

И уже рассвело… Ах, как плохо! В темноте она бы велела Эреку прыгать из кареты и тащить Энни в лес, а сама попыталась бы задержать. Двоих мужиков?

Женевьеву заколотило. Энни, проснувшись, переводила испуганный взгляд с нее на Эрека и обратно. Твари! Какие же твари! Детей за что?! Эрек даже не наследник!

– Все хорошо, доченька, – уверенно сказала Женевьева, но улыбнуться не смогла, да Энни бы ей и не поверила. – То есть пока не очень, но будет хорошо. Тихо, лисичка моя, не бойся и не шуми.

В лисичку они играли еще в Молле, и Эрек замечательно искал спрятавшихся «зайцев», зато Энни отлично пряталась, замирая, как настоящий звереныш. Глупость какая в голову лезет. Может, выпихнуть из кареты хотя бы ее? Нет, не убежит.

– Эрек, дай мне меч.

Медлить было нельзя, с каждым поворотом колеса они удалялись от спасения.

– Дай мне меч, – прошипела Женевьева. – Сейчас я открою дверь, подниму шум и ударю первого, кто сунется, а ты выскочишь и побежишь. Не спорь! Ни я, ни Энни убежать не сможем. Беги изо всех сил – к монастырю. Ты хорошо бегаешь, ты успеешь. Приведи помощь, а мы постараемся продержаться. Не спорь, ради Света, времени нет!

Несколько мгновений он смотрел на нее расширенными глазами, потом кивнул. И тут же замотал головой, лихорадочно шепча:

– Нет, не так. Жаровня! Я ударю мечом, а вы следите за другой стороной. Сунется – углей в морду…

Они не успели. Совсем немного не успели. Карета, жалобно скрипнув всеми колесами, окончательно встала, и кучер, спрыгнув с козел, молча рванул дверцу. И сразу же – второй, с другой стороны. Эрек, оскалившись, как звереныш, дернул меч из ножен, попытался ударить ногой в бородатое лицо. Закричала Энни. Женевьева, подхватив жаровню – просто железное ведро с углями, откинула крышку, сыпанула в лезущего внутрь кучера.

– Беги! – крикнула, выталкивая Энни из кареты мимо воющего мужика, пока тот хватался за лицо. – Беги в лес!

Никуда она не побежала, так и замерла в трех шагах от кареты, и протерший глаза верзила обернулся к ней, потянул из ножен на поясе охотничий нож, а Эрека уже вытащили с другой стороны. Там шла глухая возня, кто-то хекал надсадно, и Женевьева, вываливаясь к Энни, со смертельной, безнадежной ясностью понимала, что ее сына убивают…

Ведро так и валялось у двери кареты. Подхватив его снова и совсем не чувствуя веса, Женевьева с размаху ударила верзилу по затылку.

– Беги, дура! – крикнула снова истошно. – В лес!

Энни, будто поняв, кинулась прочь, но не в лес, а по дороге. Глупо, суматошно, и не убежать ей было никуда в длинном платье и тяжелом теплом плаще. Но она бежала и кричала что-то звонким детским голосом, теряя последнее дыхание. Не убежит, никак! Понимал это и верзила, потому развернулся к Женевьеве, которой было совсем не страшно, только тоскливо. Не могла она бояться, просто не получалось, и, если бы не Эрек, который тоже кричал что-то с другой стороны кареты, кричал, а она даже слов не могла разобрать, так и стояла с дурацким ведром-жаровней наперевес…

– Шлюха молльская! – рыкнул тот, что стоял напротив нее. – Тварь грязная, и ублюдки твои…

Он шагнул к Женевьеве, раз, другой, и вдруг оказался совсем рядом. Как во сне, Женевьева увидела блеснувший нож, широкий, но странно короткий, и почувствовала удар в грудь. Больно не было, она просто упала на спину, глупо подумав, что выкидыша не будет – не успеет случиться. Верзила навалился на нее и зачем-то рвал шаль с плащом. Бешеные глаза, мутно-белесые, со скопившимся в уголках гноем, были еще противнее гнилого дыхания, а Энни все кричала, и Женевьева повернула голову в ее сторону, надеясь только на то, что вдруг девочка догадается скинуть плащ… Сто шагов до баронской дороги. Свет Истинный, всего сто шагов!

Но до поворота было меньше. Энни почти успела добежать и все кричала и кричала, а боли все не было, Женевьева будто плыла в тяжелом, жарком мареве, низ живота наливался тяжестью, эта тяжесть шла вверх, и Женевьева знала, что, когда она дойдет до сердца, наконец-то удастся умереть.

А потом она подумала, что сошла с ума. Ведь только во сне бывает такое. И еще в сказках или рыцарских романах. Энни едва успела отскочить на обочину, еще немного – и вылетевшие из-за поворота всадники смяли бы ее. Женевьева видела их краем глаза, она никак не могла крикнуть или хотя бы вздохнуть, смотря только на тонкую фигурку в темно-синем плаще, крошечную кляксу на серо-черном фоне леса. И потому даже не поняла, куда делись тяжесть и гнилое дыхание, и почему ее грудь мокрая и горячая, и кто кричит ей в ухо, тормоша:

– Матушка! Матушка!