Ворон и ветвь

Войдя за герцогом в натопленный кабинет, Домициан с удовольствием встал ближе к очагу, не стесняясь собственной слабости: всем известно, что его здоровье подорвано трудами во славу Церкви.

– Мои извинения, светлый отец. Сейчас принесут горячего вина…

Альбан опустился в кресло за широким столом, дернул шнурок: похоже, в Стамасс еще не дошла мода на замысловатые устройства для вызова прислуги, столь полюбившиеся столичной знати. Или просто знать здесь следует примеру герцога, что всегда неприязненно относился к утонченной роскоши того же Молля или Теренции, не говоря уж о Светлом городе. Ах, Светлый город, он подобен солнцу, освещающему весь известный людям мир. Однако солнце не только греет, но и опаляет…

– Ничего страшного, – добродушно отозвался Домициан. – То, что подходит для ребенка благородной крови, не повредит и мне, скромному служителю Света. Вернувшись в столицу, я прикажу переписать для вашего наследника несколько подходящих книг и пришлю их, когда работа будет окончена. Если, разумеется, к тому времени вы с юным Аквилием сами не окажете мне честь посещением в епархиальной обители…

– Я не тороплюсь в столицу, светлый отец, – спокойно сказал Альбан, откидываясь на спинку высокого стула, напомнившего Домициану массивностью и искусной резьбой по драгоценному красному дереву королевское кресло в Высоком Совете.

– Понимаю, – вздохнул Домициан. – Что может быть приятнее и благочестивее жизни вдали от столичных искушений и тревог? Стамасс – прекрасный город, и я искренне восхищен тем, как он процветает под вашим управлением. Неудивительно, что вас не манит блеск столицы, ведь мудрый довольствуется тем, что дано ему Светом, и не просит о большем.

Он повернулся к очагу другим боком, наслаждаясь теплом. Глянул, все так же благодушно улыбаясь, на любезно-непроницаемое лицо Альбана. У Ираклия единственный брат, это верно. Но старшая принцесса Аурелия уже помолвлена с Олавом, вторым сыном великого конунга Аугдольва. Северянин на троне королевства? Пусть другие брезгливо морщатся от этой мысли или смеются над нею. Домициан знает и помнит, что Великий Дом Аугдольва ревностен в делах Церкви, как немногие из новообращенных. Тем ценнее эта вера, тем больше милости оказывает Престол Пастыря великому конунгу и его семье. Северянин на троне – это струя свежей крови в соки фамильного древа и полки северных варваров на службе государства и Церкви…

Домициан отошел от очага, опустился в кресло напротив герцога, взял кубок с вином, принесенный сразу же покинувшим кабинет слугой. Вдохнул дивный аромат пряностей: корица, гвоздика, чуть-чуть мускатного ореха, что-то еще… Вино греет тело и увеселяет душу. И глупо же думать, что здесь, в средоточии власти герцога, под его защитой… Отпив крошечный глоток – скорее, просто смочив губы, – Домициан поставил вино на стол, обхватив приятно горячий кубок ладонями, поднял взгляд на герцога, спокойно потягивающего из своего кубка. Уронил с подчеркнутым сожалением:

– Как прискорбно, что долг часто призывает нас поступиться спокойствием ради истинной Благодати служения.

– Разве может быть прискорбным исполнение долга?

Герцог поставил кубок на стол по примеру Домициана – правда, не полным, а на треть опустевшим, – глянул с холодной, почти оскорбительной насмешкой. Продолжил, не ожидая ответа:

– Право же, исполняй каждый свой долг – насколько меньше в этом мире было бы того, что достойно скорби. Я ведь еще не принес вам соболезнования, светлый отец. Кажется, среди тех, кто вез в столицу реликвию, был ваш племянник?

– Да, – хрипло отозвался Домициан, чувствуя, как немеют губы. – Родрик, мессир Лонгуа, да пребудет его душа в Свете…

Он опустил взгляд, по привычке скрывая истинные чувства, хотя зачем бы делать это здесь и сейчас? Просто не хотелось показывать еще не ставшую привычной боль… Родрик, сын старшей сестры. Грейс, как сказал врач, до сих пор не может оправиться от известия о его гибели. Сам же Домициан все эти дни после получения страшного известия чувствовал, словно что-то темное беззвучно пролетело мимо, обжигая слепым нерассуждающим ужасом и ледяной тоской. В этот раз – мимо…

– Мессир Лонгуа, – повторил, словно смакуя имя на языке, Альбан. – Я знал его. Достойный рыцарь Церкви и прекрасный человек. Истинный воин Света во всем: и в жизни, и, уверен, в смерти. Мне жаль, светлый отец.

– Да пребудет он в Свете, – повторил, окрепнув голосом, Домициан. – Все мы жатва для косы смерти, но души наши да станут частью Света ради усиления Благодати Его.

– Да станут, – негромко согласился Альбан. – Однако мертвые – пусть хранит их в Себе Свет Истинный – выполнили свой долг с честью, живым же теперь держать ответ и за себя, и за них. Мессир Гватескаро, посол Престола Пастыря, требует от меня расследования обстоятельств нападения на отряд. И, – слегка изменил герцог тон, подчеркивая последние слова, – утери реликвии.

– Расследования? – вопросил, выпрямляясь на стуле, пораженный Домициан. – В обход епископата? Как может вестись расследование светскими властями в делах Церкви?