Ворон и ветвь

– Веками люди были для них дичью, тупыми животными… О нет, даже к животным они проявляли больше милости и почтения! Мы же были грязью под их ногами, добычей, развлечением… Они тешились с нами и убивали нас с совершенно одинаковой веселостью! Как не бывает двух королей на троне, так и у земли не может быть двух хозяев. Наши дети должны без опаски рвать на лугу колокольчики и первоцветы, не боясь, что будут наказаны за это. Наши женщины должны рожать детей, не думая, что могут оказаться кормилицами гнусных подменышей. Фэйри – зло, светлый отец.

Он круто развернулся к епископу, будто только что вспомнив о его существовании, и повторил убежденно:

– Чистое, незамутненное зло – вот что они такое. Живое колдовство, путь во Тьму, который всегда виден слабому, глупому или злому. Пока в мире есть фэйри, Истинный Свет не воссияет на этих землях безраздельно, не наполнит умы и души, не пропитает их целиком, изгнав Тьму. И почему, почему вы против этого, светлый отец?

Словно в изнеможении, он рухнул в кресло, снова опираясь подбородком на сплетенные пальцы, но уже не глядя на епископа.

– Потому, – помолчав, отозвался Домициан, медленно подбирая слова и думая, что никогда прежде не замечал у Альбана столь сильной неприязни к народу холмов, – что фэйри – зло, разумеется. В этом вы правы, ваша блистательность. Но эта война не оставит нам другого выбора, кроме как истребить народ холмов полностью, а с ними и всех остальных. Я не знаю, кто и как посмел применить стрелы Баора, но в глазах фэйри именно мы будем предателями, а предательства они не прощают. Понимаете ли вы, какой ужас способны они выпустить на волю, ваша блистательность? Даже кошка, загнанная в угол, дерется отчаянно. Мы же не знаем и сотой доли их силы. Той силы, что они пока не применяли, сами, быть может, опасаясь ее. Это как камень, что катится с горы, увлекая все новые валуны, пока, набрав силу, камнепад не валит вековой лес и не запруживает реки. Умоляю, ваша блистательность, не решайте необдуманно. Против нас восстанет сила, бороться с которой… рано! Слишком рано! Пусть народ холмов ослабнет, запертый в этих холмах, мы же будем крепнуть, отнимая у них все новые и новые заповедные земли…

– Чушь, – бесстрастно бросил герцог, поднимая голову и в упор глядя на Домициана совершенно спокойным взглядом: Домициан видел такой взгляд у паладинов, прошедших полный обряд посвящения Церкви, – и, увидев у наследника трона, содрогнулся. – Чушь, светлый отец. Я – ничтожнейшее создание из всех, чтящих Свет Истинный. Моя душа отягощена пороками, я недостоин Благодати, разве что карающей… И она карает меня, карает жестоко… Но я знаю, в чем мое призвание. Оно в том, чтоб очистить землю, доверенную мне Светом, от порождений Тьмы. От тех, кто носит личину кабана или чумы…

Он осекся, и Домициан задохнулся от внезапного понимания. Сыновья Альбана! Действительно ли они погублены фэйри или кто-то ведет с герцогом тонкую и жестокую игру? Кто-то, прекрасно понимающий, что ради мести за старших сыновей и спасения младшего герцог не задумываясь развяжет вторую Войну Сумерек. Войну, которая, конечно, закончится победой людей, но страна будет обескровлена, а лучшие воины и Церкви, и знати полягут в этой распре… А потом придут… Придут инквизиторы. Домициан произнес это про себя, прекрасно понимая, что никогда не решится сказать вслух. Потому что теперь все кусочки витража встали на свои места, словно он сам был безумным мальчиком, видящим мир в пригоршне блестящих осколков. На мгновение Домициан, озаренный жестокой ясностью прозрения, понял, как это, – и содрогнулся снова.

Реликвия, утраченная епископатом и возвращенная Инквизиториумом, смерть двух старших наследников Альбана – якобы от козней фэйри, посол Престола Пастыря, предсказание деан-ха-нан и летающий где-то Ворон… Все сводилось в единую картину, безупречно четкую и жуткую в своей непреклонности. Домициан сжал кубок так, что пальцы скрутило болью. В висках стучало горячее и тяжелое, кровь шумела, застилала взгляд мутной красной пеленой, и архиепископ испугался, что не успеет добраться до своих покоев, к спасительному амулету – так и упадет здесь, на богатый ковер, хрипя и дергаясь… А безумный герцог будет смотреть на него так же бесстрастно, а потом вызовет слуг и велит убрать тело.

– Простите мою горячность, светлый отец, – устало произнес Альбан, вытирая со лба пот, хотя в комнате было отнюдь не жарко. – Пока это лишь разговоры. Пока что у меня нет власти, чтобы решать такие… такое…