Ворон и ветвь

– Я действительно не хотела, святой отец, – прошептала она, глядя в строгие, но исполненные понимания и сочувствия глаза инквизитора. – Там, в часовне, я только желала пересидеть ночь. Но дверь открылась, и вошел человек. Я не знаю его, клянусь. Ни имени, ни звания… Он выглядел как наемник. Или, может, бездоспешный рыцарь. И, кажется, он не отсюда. Черный как ворон, носатый, глаза – угли… Он колдовал… Осветил часовню колдовским огнем и расспрашивал меня о том, что я сделала. Сказал, что чтит старых богов, да простит меня Свет – я лишь повторяю его слова…

– Я понимаю, дитя мое, – мягко успокоил ее отец Арсений. – Продолжай, не страшись.

И она продолжила. И говорила, говорила, выплескивая весь накопившийся страх и стыд, что мучил ее все наполненные заботой о детях дни и бесконечные, полные раздумий ночи. Рассказывала о постыдном договоре, на который ее толкнуло отчаяние, об ужасе, что колдун назвал Охотником, и о песне, которую пела замерзающими от холода и страха губами, не зная, чего боится больше: что черный колдун погибнет – и Охота вернется за ней или что он спасется – и ей придется отдать не рожденное еще дитя.

– Разве ты не хочешь избавиться от ребенка, зачатого колдуном и нечестивцем Бринаром? – негромко и словно равнодушно спросил ее отец Арсений, не отрывая, впрочем, от Женевьевы внимательного взгляда.

– Как я могу, светлый отец? – растерянно удивилась Женевьева. – Ведь это невинное дитя, непричастное к делам своего отца. Да поможет мне Свет, я… уже люблю этого ребенка.

Она опустила глаза, стыдясь своего признания. Наверное, и правда нельзя любить отродье колдуна. Но ведь это ребенок. Теплый комочек, живущий у нее во чреве под сердцем. И, кажется, уже занявший в сердце то же место, что и другие ее дети.

– Я слышу, как он шевелится, – призналась она, снова поднимая глаза на инквизитора, чей взгляд явно смягчился. – Да простит меня Свет, но мне легче было бы отдать душу, чем этого малыша. Ведь он совсем беззащитен, отец мой…

– Разве? – все так же негромко и тяжело уронил инквизитор. – Как и ты, он под защитой Церкви, дочь моя. Ничего не бойся, дитя. Твое раскаяние так же чисто, как твои слезы… Разумеется, ребенок останется с тобой.

– А как же клятва, светлый отец? – прошептала Женевьева, мучительно прислушиваясь к голосам из другой комнаты, дверь в которую прикрыли, когда она начала рассказывать о случившемся в проклятую ночь. – Я дала клятву. Он… обещал погубить Энни с Эреком.

– Успокойся, дитя, – снисходительно улыбнулся отец Арсений, гладя ее по голове, как маленькую девочку. – Клятва, данная под принуждением, недействительна. Силой и Благодатью матери нашей Церкви я разрешаю тебя от нее. Ничего не бойся. Ты поедешь со мной в монастырь Инквизиториума, там наш целитель присмотрит за тобой. А когда придет срок и ребенок появится на свет, вся сила Церкви станет на вашу защиту…

– Благодарю… О, благодарю…

Женевьева запнулась, но все же спросила не о том, что боялась услышать:

– А Эрек… ведь он действительно…

– Убил барона? – подсказал ей отец Арсений. – Что ж, это деяние само по себе не похвальное, можно понять… Я назначу ему епитимью. Думаю, чтение и заучивание Книги Истины искупит грех. И работы в монастырском саду и на конюшне, пожалуй. Юноше благородного происхождения это послужит во смирение гордыни. Больше ты ничего не хочешь спросить, дитя мое?

Он смотрел на нее с такой понимающей улыбкой, видя насквозь, и Женевьева покраснела, прижав к загоревшимся щекам ладони и опустив взгляд: ей часто говорили, что глаза у нее бесстыжие, слишком смелые для порядочной женщины.

– Что… что будет со мной, светлый отец? – вымолвила она наконец с немалым трудом.

Молчание длилось долго. Боясь посмотреть в лицо инквизитору, Женевьева ждала, изнемогая от страха и надежды, пока наконец сверху не прозвучало:

– Покаяние, дочь моя. Покаяние, неустанные молитвы и служение Свету Истинному, милосердному в справедливости своей и справедливому в милосердии. До конца дней твоих я назначаю тебе за грех договора с Нечистым, совершенный от страха и в отчаянии, читать семь раз молитву о Благодати на рассвете и трижды – молитву об искуплении грехов в полдень. Каждый день, без изъятия. Разве что ты будешь сильно больна и не сможешь прочесть молитву вслух… Тогда прочти ее за пропущенные дни потом, когда выздоровеешь. Подавай щедрую милостыню каждый год в день своего греха, жертвуя деньгами или служением ближнему – как сможешь. Также вышей покров на алтарь с той сценой из Книги Истины, что укажет тебе священник, и укрась в меру своего достатка: без скупости, но и не отрывая необходимого от детей. Поняла ли ты, Женевьева?

– Да, – выдохнула Женевьева радостно. – И это… все?

– Все, – улыбнулся инквизитор. – Церковь не карает заблудших чад, что искренне хотят вернуться в лоно ее. Разве ты наказала бы своих малышей за проступок, совершенный от страха? Благодари Свет, дитя мое, что раскаяние твое истинно и своевременно.

– Не устану благодарить…