Ворон и ветвь

Я собираю теплое серебро чужой жизненной силы, тяну из него нити, сплетаю сеть. Не видя, знаю: за моей спиной сплетаются ветви ясеня и ивы, одни – упрямо твердые и сильные, другие – гибкие, податливые. Но кому легче на таком ветру – тот еще вопрос. Ветер бьет в лицо, не позволяя вдохнуть, срывает с лица слезы, а с губ – дыхание. Темный ветер чужого мира, где мои ноги вот-вот врастут в холодную мокрую землю, а руки забудут, как плести чары. Нет уж!

Из тумана, со спутанной бородой
И корявей ветлы ветвей,
Боги, боги, вы слышите надо мной
Перестук, перезвон смертей?
Поднимитесь из бездны, за пир, за стол,
Заходите – открыта дверь!
Если кровью наполнены чаши, то
Пейте жертву своих детей!

Ветер ломает ветви деревьев, швыряет какие-то комки, и я понимаю, что это птицы, лишь когда ворон в вышине отзывается их писку карканьем. Ветер, тугой, холодный, обтекает меня, рвется к ясеню с ивой, и я вижу его струи, несущие смерть, но ничего не успеваю. Где-то далеко, все так же невыносимо далеко, юный рыцаренок роняет на пол епископский меч и обнимает девчонку-сорнячок, закрывая ее собой от ветра, подставляясь под хлещущие струи. И ветер обрывается – в лесу снова тихо, смертельно тихо, и наконец-то все складывается как надо: плавно опускающаяся с моих пальцев сеть, Виннар в паре шагов – и поднятый им с пола нож. И – точно как незадолго до этого – быстрый взмах рукой.

А потом… пусть колокол бьет потом
Перестук, перезвон смертей.

Ланон ши кричит, тонко и пронзительно, как умирающая от стрелы лань. Моя сеть опутывает ее, и темные ручейки, текущие от стволов, иссякают. Я шагаю вперед, закусив губу, чтобы не кричать от полосующей сердце тоски. Девочка, нежная, светлая, как яблоневый бутон, опускается на черную гниль палой листвы. Под холмиком едва наметившейся груди торчит нож Виннара, и ткань вокруг не мокра от крови, а будто растаяла: в дыру видна чернота – то ли обгоревшая кожа, то ли уголь.

– Ты такой же, – шепчет она, не пытаясь подняться с каменного пола, залитого разноцветными лучами из разбитых витражей, и лес вокруг тает, как тяжелый сон, от которого едва проснулся и еще не осознаешь уходящего, еще наполовину в нем… – Тоже хочешь свободы. А мы… Мы хотим любви, вашей любви – горячей, живой… Все еще живой… Он так смотрел на меня в свете костра, как никто… никогда… как на смерть и жизнь сразу. Он… сам… пошел… Я не чаровала, клянусь…

– Я верю, – хрипло говорю я, опускаясь рядом на колено. – Верю, да…

– Мы просто хотим любви, – повторяет она детским голосом, и кровь, текущая из уголка рта, пачкает белое платье. – Держим вас, чтобы уберечь, защитить, чтобы любить… Всегда любить, вечно…

– Нет! – кричит кто-то сзади. – Убейте ее! Он умрет! Она заберет его!

– Так не выходит, – говорю я, склоняясь еще ниже. – Мы не любим насильно, дева. Это не любовь, это корни, которые не дают сдвинуться с места. Они хороши для деревьев, не для нас. Отпусти его, прошу. Отпусти всех, кто еще жив. Пусть он вспоминает тебя до конца жизни – чем не месть?

– Ты… понимаешь… – улыбается она. – Ты прав… Тоже знаешь, как это, да? Я… отпущу. Просто обидно… Я хотела увести его с собой, любить, дать счастье…

– Нам не дают счастье как милость, – говорю я, грея в руках маленькую холодную ладошку. – Мы берем сами. И сами отдаем – сколько можем, и даже больше.

– Значит, вы выросли…

Она прикрывает глаза. Я же, напротив, поднимаю взгляд, легонько качаю головой. Виннар нехотя опускает меч.

– Не бойся, воин, – журчит иссякающий ручей. – Я не заберу твоего спутника. Но тебе не простится. Бойся спать под яблонями, бойся их плодов и листьев, тени ветвей и…

Она кашляет и выгибается, улыбаясь болезненно и жалко. От ножа тянет дымом, и я берусь за рукоять, но слышу хриплое предупреждение аугдольвца:

– Осторожно, ворлок…

– Ты знаешь, – шепчет она, не открывая глаз. – Сделай это, проводник. Дай мне уйти. Я клянусь, что не заберу никого…

– Леанон!

Кольстан отталкивает меня, падая рядом на колени. Прижимается губами к ладони фэйри, то ли плача, то ли скуля как щенок. Выдыхает единым стоном:

– Леано-о-о-он…

– Ты вспомнил, – улыбается она, все так же не открывая глаз. – Теперь уже не забудешь. Никогда не забудешь. Мой мальчик у костра…

– Кольстан! Меня зовут Кольстан!

Дурак. Непредставимый, невозможный, я даже не верю, что он это делает…

– Нет! Коль! – кричит Изоль, пытаясь подняться. – Не говори…

– Меня зовут Кольстан, – шепчет мальчишка. – Я люблю тебя. Я уйду с тобой. Леанон, моя Леанон…

– Заканчивай, ведун, – просит она, не открывая глаз. – Прошу. Ради того, кто и сейчас твой щит. Того, кто отпустил…

– Виннар, убери мальчишку, – говорю я.

Но рыцарь сбрасывает руку северянина, поворачивается ко мне:

– Что? О чем она просит?