Джозеф Лета пристально уставился на фотографию, молясь, чтобы это ушло поскорее, удовлетворив свое любопытство. Оттиск назывался «Сцилла и Харибда». Как и большинство уже осмотренных, он изображал две туманных фигуры: та, что слева, широко раскинула длинные руки, запрокинув голову назад и выставив напоказ маленькие обнаженные груди. Та, что справа, была спиной к первой, свернувшись в тугой узел из мускулов и теней. Нечто маленькое, твердое и плохо различимое висело между ними на туго натянутой проволоке.
— К ней приближаться, — прошептало существо за его спиной, — страшно не людям одним, но и самым бессмертным.[14]
— Что? — переспросил он. — Что вы сказали?
Он обернулся, но существо уже удалилось, с легкостью растворившись в кучке посетителей у следующей панели.
Человек отер лоб и впервые осознал, насколько жарко на складе, где не было кондиционера, только огромные, старинные с виду вентиляторы медленно вращались под потолком. Он взмок от пота. Джозеф Лета захлопнул желтый блокнот и перешел к другому снимку.
Этот назывался «Удовольствия Тиресия», и впервые на этой выставке он увидел изображение с одной фигурой, точнее, с тем, что он поначалу принял за нее. Он наклонился поближе и увидел, что на самом деле это было наложенное изображение, два тела, занимающие одно и то же пространство. Он подумал, наверное, мужское изображение было наложено на женское, но судить с уверенностью было нельзя. Оба были увешаны полосками сырого мяса и внутренностями убитых животных, оба стояли в темном пятне крови, стекшей по их обнаженным телам и собравшейся в лужи у босых ног. Только лица остались четкими, незатронутыми ухищрениями фотографа: мужская и женская головы повернуты одна налево, другая направо.
Он понял кое-что еще тогда. На всех фотографиях была одна и та же пара, юноша и девушка; их черты настолько идеально повторяли друг друга, что они должны были быть братом и сестрой, возможно, близнецами. По шее прошелся холодок, словно порыв ледяного ветра. Джозеф Лета снова промокнул вспотевший лоб, отер руку о штаны и записал название оттиска.
За последней панелью, у задней стены галереи, стоял складной стол, а на нем подавали вино в бумажных стаканчиках и засохшие на вид ломтики белого сыра на крекерах. Джозеф Лета знал слишком много, чтобы пить или есть тут, поэтому проигнорировал пересохшее горло. Однако подошел к столу и собравшимся рядом людям, которые взволнованно говорили все разом. Он держался в стороне, дожидаясь возможности разглядеть толком самого художника — тот сидел за столом. У Джозефа Лета ушло чуть больше часа на составление полного каталога выставки, всего сорок три оттиска, и желтый блокнот был надежно зажат подмышкой.
Как только он понял, что для всех фотографий позировали одни и те же модели, то начал обращать внимание на названия. Они явно были неслучайны, а в закономерностях всегда скрыт ключ к пониманию, к сопоставлению нового поворота интриги и контекста. Большинство названий было взято прямиком из «Илиады» и «Одиссеи» Гомера, остальные из разрозненных фрагментов греческой мифологии. Только одна выбивалась из ряда, следовательно, заключала в себе разгадку к этому коду светотени. Несоответствующая фотография называлась «Ворон», отсылка к стихотворению, предположил он, а также каламбур: «Ворон» Джареда По. Впрочем, Джозеф Лета подозревал, что стихотворение может оказаться Розеттским камнем всей выставки.
На снимке была лишь одна модель, юноша, накрашенный как женщина. Его руки были скручены изолентой, и хрупкие крылья каким-то образом росли из худых лопаток. Только на этой фотографии модели было позволено смотреть в объектив. Уголок накрашенных губ юноши был приподнят в усмешке или рычании, животном выражении вызова и угрозы, и глаза сверкали порочным, тайным ликованием. Как и глаза существа, разговаривавшего с Джозефом Лета несколько минут назад, просто неправильно — каким именно образом, он пока объяснить не мог. Он сделал пометку: в будущих опытах больше внимания уделить Их глазам.
В толпе образовался просвет, и он увидел, как Джаред По беседует с женщиной самого обыкновенного вида, и та что-то записывает. Он не был похож на монстра, которого готовился увидеть Джозеф Лета, никаких ожидаемых телесных изменений или игр с переодеваниями. Фотографу было лет тридцать пять или немного больше, одет просто, в черную футболку и джинсы. Единственная приметная черта — двух-трехдневная щетина. Впрочем, у Джозефа Лета была всего пара секунд подивиться, как человек, выглядящий настолько нормальным, может стоять за подобными богохульствами; момент изумления, прежде чем он заметил сидящих по обе стороны за спиной Джареда По.
Они были теми самыми странными братом и сестрой с фотографий. Никакой ошибки, и он почувствовал себя так, словно увидел нечто не предназначенное для его глаз, словно должен был отвести взгляд. Он надеялся, что шок от увиденных во плоти близнецов не отразился на лице.