Ворон: Сердце Лазаря

Женщина сидела слева, юноша справа, и крепко сжимал ладонь фотографа. Модели были одеты в одинаковые черные платья простого ниспадающего покроя, который подчеркивал линии их тел, слабые различия в мышцах и жировой прослойке. Они правда оказались близнецами. Он был уверен в этом, и почти уверен, что они были однояйцевыми близнецами, хотя в таком случае они не могли быть разнополыми от рождения. Потом женщина подняла голову и посмотрела прямо на него, и опять в открытом дружелюбном взгляде была неопределимая неправильность. Он снова почувствовал прилив жара, кожа покрылась мурашками. Он отшатнулся, едва удержался от того, чтобы опустить глаза. Она словно раздевала его взглядом, снимала слой за слоем, как с луковицы, маскировку и одежду, чтобы добраться до скрытой сути. Джозеф Лета почувствовал тошноту и головокружение.

— Вы неважно выглядите, — сказал голос. Он знал, что это было заговорившее с ним раньше существо, знал, что теперь на него устремлены две пары кошмарных глаз, прощупывающих тело, ум и душу, и от этого знания ему хотелось сбежать. Хотелось взять стальную мочалку и мыло, и оттереть с кожи их взгляды.

Вместо этого он стоял неподвижно и смотрел прямо на женщину-модель. Она улыбнулась, мягко, желая заставить его расслабиться, поддаться ложному чувству безопасности, но он знал, что она увидела правду. Она точно распознала, кем и чем он являлся, и вот-вот встанет и укажет на него, или прошепчет на ухо фотографу.

— Вы неважно выглядите, — громче повторило создание совсем близко. — Не желаете чего-нибудь выпить?

— Я в порядке, — ответил он, освобождаясь от пут взгляда сестры-близнеца. Он представил, как срывается с впившихся под кожу рыболовных крючков, как удаляется, оставляя клочки плоти на ржавом металле. Она бы оставила их себе как доказательство его существования. Он быстро уходил между рядами панелей, и фотографии казались ему горгульями-обвинителями, голодными стражами, готовыми в любой момент ожить, наброситься на него и растерзать.

Но он прошел мимо них, сквозь дверь и наружу, в теплую липкую ночь. Джозеф Лета продолжал двигаться, пока не отошел минимум на квартал от «Бумажных порезов», от собравшихся внутри тварей и гнусных фотографий. Тогда он остановился, задыхаясь, прислонился к телефонному столбу. В боку кололо, паника постепенно унялась. Он посмотрел вверх, в летнее небо, мимо сияния уличных фонарей — на тусклое мерцание звезд, — такие далекие и крошечные, как булавочные головки, и адское ничто между ними. Он вздрогнул, вспомнив глаза женщины, полные самодовольного триумфа. Они будут преследовать его с той же неизменностью, с которой созвездия простерлись над дельтой и излучинами Миссисипи. Они будут с ним всегда.

Он провалился, позволил любопытству взять верх над осторожностью, пришел прямо в расставленную на него — и него одного — ловушку. Это было так ясно теперь, так, блядь, очевидно: искусно скормленная дезинформация, сбивающие с толку маневры, перед которыми, как Они знали, ему было не устоять. Они выманили Возмездие из укрытия, Они увидели его лицо, почуяли запах его страха.

Отныне его труд не будет прежней нехитрой забавой, когда он не спеша выбирал Их. Один безрассудный вечер, и он стал не только охотником, но и добычей. Ему позволили уйти, но это свидетельствовало лишь об уверенности: Они смогут забрать его когда будут готовы, ни больше, ни меньше.

Джозеф Лета закрыл глаза и стал Стэнли Гудзоном, надеясь, что перемена купит хоть каплю необходимого времени. Он не открывал глаз, пока дыхание и пульс не успокоились до почти нормальных. Тогда он вытащил из кармана сложенный желтый листок и уставился на отксерокопированный отрывок из статьи в «Голосе». И вмиг нашел искомое: упоминание о квартире-студии фотографа на улице Урсулинок.

Стэнли Гудзон снова сложил листовку и убрал в карман. В последний раз оглянулся в сторону галереи и исчез в ночи.

Стэнли Гудзон провел почти неделю взаперти в своем высоком темном доме у реки, питаясь исключительно тем, что купил в банках и тщательно подверг обработке в микроволновке. Он провел неделю, изучая подробные записи о работах Джареда По, стараясь найти способ вырваться из искусно наброшенной на него сети.

Возможно, решил он, фотографии не были совсем уж бесполезны. Выставка сама по себе была предназначена, чтобы ввести в заблуждение, но отдельные снимки могли еще пригодиться — если он сумеет читать между строк, если он вообще обнаружит, между какими строками следует читать. Он подозревал, что ответ заключен в расположении и композиции последнего увиденного оттиска, «Ворона». Им хотели сбить со следа, но, возможно, в своей браваде Они показали нечто гораздо более сокровенное о своей природе, чем он мог надеяться обнаружить с помощью опытов. Если бы только у него был этот оттиск или хотя бы ксерокс, если бы ему не приходилось работать по памяти и, как выяснилось в итоге, недостаточным записям, то смог бы понять важность снимка.