Воронье Гнездо

— А почему из мертвых родственников не делают чучела? Ну, на память, чтобы не скучать.

— Сделай, узнаешь почему не стоит.

— А сразу сказать нельзя, умник? Типа "Нет, брат, не делай, они потом ссохнутся и станут страшными как твоя мать, а если это твоя мать, то может и красавицей станет, но все равно не надо, друг!".

— Это ты что, меня сейчас спародировал? — первый отвлекся от изучения трупов, но, не получив ответа, принялся дальше вертеть голову эльфа. — Я вообще думаю, что надо всех кремировать. Похороны не нужны, это ведь пережитки тех времен, когда религия была в почете. Но сейчас–то это зачем? По–моему, глупо занимать хорошие земляные участки трупами, глупо заставлять родных приезжать к бессмысленным, унылым клочкам земли и ухаживать за ними… Знаешь, я бы хотел чтобы мой прах развеяли по ветру, и я бы летел, летел, пока не осел бы на каком–нибудь атолле…

— Ну нихрена тебя занесло… Я так–то тебя даже ни о чем не спрашивал, и мне вообще похуй…

— Погоди… Мне так просто легче сосредоточиться. И сейчас ты поймешь, что так и есть. Смотри на шею…

— Ну, и…? — второй наклонился к отрубленной эльфийской голове.

— Глянь еще на голову того паренька. Разрезы разные.

— Ну, типа, и че?

— Про почерки убийц читал, не? Судмедэксперт, мать твою боком. Смотри, парню голову разом отрубили, разрез ровный, а эльфу по горлу раза три долбонули, да еще и в разные места.

— Может, топор просто затупился к тому моменту? — второй поймал укоризненно–угрожающий взгляд первого, после чего решил добавить, — То есть ты считаешь, что двое разных убийц?

— Именно. В других местах разруба то же самое, — говорил первый, осматривая другие места, — а что, того паренька уже посадили?

— Ага, а ты че, думаешь переубеждать суд? Да что бы они хоть раз признали ошибку? Забей.

— Ну я же не совсем кретин, не стану я соваться. А вообще… Все как всегда.

Вместе с темой, о которой не принято говорить, пришло и закономерное неловкое молчание, которое очень вовремя прервал стук в…

"…в дверцу секции для хранения трупа. Изнутри", — хотелось бы написать так, но мы еще не дошли до нужного градуса безумия. Поэтому стук произошел только за дверью секционной комнаты.

— Да чего ты церемонишься!? — за дверью послышался голос раздраженной женщины.

— Санитарная инспекция? — один из судмедэкспертов сделал довольно логичный вывод, учитывая поведение инспекторов нынче, но, к сожалению, а не к счастью, как могло показаться, он ошибся. За дверью было что–то хуже инспекции.

Тяжелая и толстая металлическая дверь быстро открылась, будто с пинка, и ударилась о стену.

В комнату вошла статная девушка с доброй улыбкой, извинилась, сказала что они ненадолго и попросила звать ее Лилией. Почему? Потому что это и была Лилия.

За ней вошел огромный эльф с диким взглядом и двумя багровыми повязками на левой руке — Август.

Третим был юный эльф с кинокамерой наперевес. Да, с одной из тех дорогущих заморских камер — Мятежники могут себе это позволить.

— Начинай снимать! — сказала ему Лилия, а затем обратилась к судмедэкспертам. — А вы отойдите, прошу.

— Что значит "отойдите"? Эй, это вы отойдите, дамочка, у вас нет пра… — начал было один из них, но его зычно перебил Август своим коронным:

— Август! — вместо тысячи слов.

Мужчины в резиновых фартуках отошли, Лилия подошла к трупам, юный мятежник все это снимал.

— Дорогие мои, маленькие, глупенькие, свободолюбивые беженцы, — начала она, откровенно позируя, — вы, наверное, уже заметили, что у нас к вам не самые теплые чувства, но я сразу хочу извиниться за то, что случилось на заводе… Просто это был единственный способ выразить вам нашу ненависть и презрение. Я надеюсь, вы все поймете и простите нас. Но это мы снимаем не ради извинений, нет, милые мои. Сейчас я хочу заявить о полной серьезности наших намерений. Смотрите внимательно.

Оператор навел камеру на расчлененного эльфа. Лилия глубоко вздохнула, замерла, будто потеряла сознание и вот–вот упадет, а затем на выдохе взмахнула рухами, подняв в воздух взявшийся из ниоткуда розовый дымок, который окутал каждую часть эльфа, придавая им розовый ореол. Части начали сдвигаться друг к другу. Голова приблизилась к шее, и в момент их соприкосновения кожа и, скорее всего, остальная плоть начали будто плавиться, склеивая части тела по принципу сварки. Пара минут — и эльф совершенно цел, только теперь исполосован уродливыми шрамами в районе этой самой "сварки". Она приложила одну руку к его груди, другую — ко лбу. После ее недолгой мантры, собранный по кусочкам бедолага, что и следовало ожидать, ожил.

Не успев подняться, выкрикнуть что–то и понять, что он больше не у Славы дома, он был схвачен до нелепого крепкими руками Августа и обращен к камере. Лилия встала рядом и сказала: