Воронье озеро

Коллеги мои, в основном женщины, жалуются, что их без конца отвлекают студенты – опять же, в основном девушки; приходят и спрашивают совета о чем-то далеком от учебы. О личной жизни и так далее. Меня почти не донимают. Дело, наверное, в том, какое я произвожу впечатление, не ждут от меня участия, вот и все. И они, пожалуй, правы. Участие и сопереживание – примерно одно и то же. Поэтому я ожидала, что вопрос Фионы связан с учебой, и удивилась, если не сказать встревожилась, увидев, что губы у нее дрожат.

Я откашлялась. И, выждав минуту, спросила с невозмутимым спокойствием:

– В чем дело, Фиона?

Она опустила взгляд, явно пытаясь овладеть собой, и меня пронзила догадка: боже, она беременна.

В таких случаях я теряюсь. В университете есть штатные психологи, они-то, с их опытом, сумеют подобрать нужные слова.

Я поспешно добавила:

– Если у вас личный вопрос, Фиона… если с учебой это не связано, то вам, наверное, не ко мне…

Фиона подняла голову:

– Как раз таки связано. Это… в общем, я хотела сказать, что ухожу. Думаю, так будет лучше. Просто хотела вам сказать. Мне очень понравился ваш курс… ну, вы понимаете… вот я и пришла попрощаться.

Я округлила глаза. Наряду с изумлением меня кольнула радость. Вот студентка, которой в самом деле понравился мой курс.

Я переспросила:

– Как – уходите? Из университета? Или на другой факультет?

– Из университета. Это… ммм… тяжело объяснить, но, в общем, не хочу продолжать.

Я удивленно смотрела на нее.

– Но успехи у вас блестящие. В чем… в чем вы видите причину?

И она ответила, в чем видит причину, и вовсе ни при чем была тут беременность. Она рассказала, что родом она с небольшой фермы в Квебеке. И вкратце описала свои родные места, но я в описании не нуждалась, я и так все видела перед глазами, представляла до мелочей, вплоть до чайного сервиза на кухонном столе, белого с синим узором.

Из пятерых детей в семье она одна училась с увлечением. Ей предложили место в университете, присудили стипендию. Когда она решила ехать учиться, отец был потрясен и раздосадован, не понимал, на что ей диплом. Пустая трата времени, сказал он, и деньги на ветер. Мать ею гордилась, но была озадачена. Почему она так рвется прочь из дома? Братья-сестры и всегда-то ее считали чудачкой, а теперь укрепились в своем мнении. Ее парень пытался понять. При этих словах она взглянула на меня с мольбой. Ей хотелось, чтобы я им восхищалась – дескать, молодец, пытался понять.

Вся беда была в том, что между Фионой и ее домашними нарастало отчуждение. Когда она приезжала домой, никто просто не знал, о чем с ней говорить. Отец ухмылялся: Фиона теперь у нас ученая. Называл ее мисс Фиона де Йонг, мадам профессорша. Мать, с которой они всегда были близки, теперь при дочери робела, боялась слово молвить, потому что не могла сказать ничего умного.

Ее парень теперь ходил мрачнее тучи. Старался не злиться, да где там! Видел высокомерие там, где им и не пахло. Ему чудилось презрение, хотя на самом деле Фиона им восхищалась. Школу он бросил в шестнадцать. Когда ему было восемнадцать, у его отца случился удар, и с тех пор хозяйство на ферме легло на его плечи. Он добрый, рассказывала Фиона, и умный на свой лад, совсем не глупее любого из ребят на курсе, и взрослее в сто раз, но он не верит, что она к нему так относится. Вслух он не говорит, но про себя наверняка думает, что если она его и правда любит, то бросит университет, вернется и выйдет за него.

Фиона умолкла, посмотрела на меня с немой мольбой. Я задумалась, что ей ответить.

Наконец я спросила:

– Фиона, сколько вам лет?

– Двадцать один.

– Двадцать один… Не кажется ли вам, что вы… слишком молоды для таких решений?

– Но… решать-то надо. То есть уйти – это решение, остаться – тоже решение, так?

– Но вы проучились уже два года, перешли экватор. Если сейчас бросить, это будут впустую потраченные годы… Безусловно, сейчас самое разумное будет доучиться, а дальше… дальше вам проще будет принимать… другие решения.

Фиона потупилась. И пробормотала:

– Только, по-моему, не стоит оно того.

– Вы же говорили, вам нравится…

– Да, но…

– А еще говорили, что мама вами гордится. И отец тоже, наверняка. Может быть, он и не вникает в суть вашей работы, но не сомневаюсь, в душе он будет гордиться вашими успехами. И братья с сестрами тоже – хоть, возможно, и виду не подадут. А ваш молодой человек… если он вас любит по-настоящему, то не захочет вас лишать чего-то настолько важного – того, что может изменить вашу жизнь.

Фиона молчала, уткнувшись взглядом в пол.

Я продолжала:

– Понимаю ваши чувства, ведь и я родом из той же среды, что и вы, но уверяю вас, оно того стоило. Радость, гордость…