Воронье живучее

В первую брачную ночь, когда их оставили вдвоем и они направились за полог, Шаддода первая перешагнула черту и наступила ему на ноги. Может быть, поэтому и верховодит? Бытует такая примета… Но Дадоджон не верит в нее. Просто-напросто ему не хочется ссор и скандалов. Бесится жена, ну и пусть, авось перебесится. Но он забывал, что одно дело — уступить в малом, другое — поступиться убеждениями и принципами. А может, неустойчивы его убеждения, нет у него твердых принципов? Скорее всего так. Он раб обстоятельств, плывет по течению.

И снова мысли его прервала жена.

— Вы куда сейчас пойдете? — спросила она.

— На работу…

— Тогда я поеду в город, поздравлю с праздником маму и брата.

— После завтрака?

— Я позавтракаю у Бурихона, — ответила Шаддода.

У себя на складе Дадоджон вскипятил чайник, нашел в ящике письменного стола кусок зачерствевшей лепешки, взял из мешка два кусочка сахара, этим и позавтракал. Едва он разложил амбарные книги, как появился Сангинов.

— Не уставайте, Дадоджон! — сказал он. — Говорят, праздник сегодня, поздравляю!

— Спасибо, вас тоже поздравляю.

— Напрасно! Это не наш праздник! — сказал Сангинов. — Это шабаш опьяненных опиумом религии, и мы должны бороться с такими явлениями, а не потакать им. Можно подумать, что вы не были на совещании пропагандистов и не слышали, что спрос с коммунистов за борьбу с религиозными предрассудками будет особый. Мы обязаны искоренять подобные обычаи.

Дадоджон не сразу сообразил, почему Сангинов заговорил об этом, и удивился, однако потом догадался, что он уже знает о его участии в поминовении усопших. Можно, конечно, поспорить, сказать, например, что темноту словами не искоренить и что надо бороться не за упразднение старинных обычаев, а за очищение их от религиозных наслоений. Но что пользы? Сангинов может не понять, еще истолкует по-своему. Он из породы прямолинейных исполнителей, есть директива — рассужденьям не место.

— Ясно, — сказал Дадоджон, решив ограничиться одним словом.

— На словах всегда ясно, — язвительно произнес Сангинов. — Быть коммунистом нелегко. Вы должны подавать людям пример, а не тащиться в праздник рамазана на кладбище и стоять на коленях, как какой-нибудь верующий. На первый раз я ограничусь этим разговором и, так уж и быть, никому не скажу о вашем поведении и не вытащу вас на ячейку с персональным делом. Но предупреждаю, что, если подобное повторится, обижайтесь тогда на себя!

— Ладно, ладно, — сказал Дадоджон, чувствуя, как поднимается в нем раздражение. И, желая поскорее выпроводить этого любителя нравоучений, пообещал: — Больше никогда не повторится. Даю слово.

— То-то, — ухмыльнулся Сангинов.

Он ушел, довольный собой. Но, придя к себе в кабинет и почитав газеты, вдруг подумал, что все-таки надо поставить в известность секретаря райкома — пусть будет в курсе, и поднял телефонную трубку.

— Здравствуйте, товарищ Рахимов! — сказал он, дозвонившись лишь с четвертого раза. — Сангинов беспокоит, из колхоза «По ленинскому пути»…Спасибо, спасибо… Дела ничего, дождались конца рамазана, сегодня и завтра женщины еще погуляют, тут уж ничего не поделаешь… Что-что? Мужчины? При женах, — хихикнул Сангинов, но в то же мгновение на его лице вновь появилась глубокая почтительность. — Да, конечно… Вы правильно заметили, мужчин на полях меньше, чем женщин. Учтем, товарищ Рахимов, примем меры… Ага, это дело не одного дня, мы понимаем… Будем, товарищ Рахимов, вести работу изо дня в день. Я уже начал. Да, к сожалению, есть такие факты. Я потому и позвонил вам, чтобы сообщить, что член партии Дадоджон Остонов, как мне сказали, был сегодня на кладбище, вроде даже молился… А, что?.. Я с ним лично побеседовал, предупредил… Он обещал, товарищ Рахимов… Да, конечно, проверю… Как председательша? Хворает наша тетушка Нодира, но вчера уже было лучше… Нет, сегодня еще не был, сейчас как раз собираюсь навестить… Хорошо, обязательно передам, будьте уверены! До свидания, товарищ Рахимов, спасибо!

Сангинов повесил трубку и облегченно вздохнул. Ну и дотошный секретарь, все подмечает, в курсе всех дел! Выходит, в точку попал, что сообщил про Дадоджона, — пусть увидит, что и мы знаем, как живет и чем дышит каждый коммунист. Может быть, и сам побеседует с Дадоджоном. Теперь надо сдержать слово, пойти проведать председательшу.

Путь к дому тетушки Нодиры лежал мимо колхозного амбара. Сангинов увидел, как подкатила машина и вышел Дадоджон, разговорился с Туйчи. Подошел и он. Оказывается, Туйчи привез из Богистана масляную краску и полкубометра строительного леса.

— А где Муллояров? — спросил Сангинов. — Неужели Туйчи теперь и за вашего экспедитора?

Вместо Дадоджона ответил сам Туйчи:

— Муллояров больше не хочет работать у нас. Я привез его заявление.

— Что это с ним?

— Говорит, нашел другую работу.

— Другую работу? — переспросил Сангинов и, немного подумав, обратился к Дадоджону: — Вы сами завтра поезжайте в город, найдите Муллоярова и выясните, чего это он вздумал уйти! Плохо ему, что ли, у нас?

— Ладно, — коротко ответил Дадоджон.