Воронье живучее

— Неудобно: у тебя дела, я помешаю…

— Ничего, ничего! Нет у меня особых дел, только проверить, чтобы вовремя был готов ужин, и все!

Дадоджон глянул на солнце, которое уже на четверть опустилось за линию горизонта. Нуруллобек истолковал его взгляд по-своему.

— Есть еще время до ужина, раньше семи не вернутся с поля, — сказал он и увлек Дадоджона за собой.

Они обошли все здание интерната, разделенное широким коридором на два крыла. Левое крыло, в котором находилось общежитие, столовая и кухня, было пристроено, как объяснил Нуруллобек, в конце сорок третьего года.

Нуруллобек говорил так увлеченно, что Дадоджон не решался перебить его, хотя уже сгущались сумерки и ему следовало торопиться. Дадоджон перестал вникать в смысл слов Нуруллобека, смотрел на него и думал о своем. Но иногда Нуруллобек обращался к нему с каким-то вопросом, и он машинально отвечал, чаще всего «да» или «нет».

Продолжая рассказывать, Нуруллобек провел его в правую половину здания, где между классами и учительской находился директорский кабинет. Они заглянули во все классы, и в каждом Нуруллобек предлагал посмотреть, нет ли парты, за которой Дадоджон сидел в детстве. Это отвлекло Дадоджона, пробудило в нем интерес. Он вспомнил, что когда-то вырезал на задней стороне откидной крышки свои инициалы. Но теперь все парты одинаково поблескивали черным лаком.

— Вижу, времени летом не теряли, хорошо подготовились к новому учебному году, — сказал Дадоджон.

— Да, лучше всех в районе! — горделиво произнес Нуруллобек и прибавил: — Спасибо колхозу, помог стройматериалами. Ваш брат достал и лес, и известку, и вот какую хорошую краску. Блестят парты, а?

— Мой брат, я вижу, главный доставала, — улыбнулся Дадоджон.

— Да, от него тут многое зависит…

Показалось это Дадоджону или Нуруллобек и в самом деле, на миг отвернувшись, вздохнул? Во всяком случае, его глаза потускнели, а голос стал на тон ниже, ровнее и будничнее. Уловив эту перемену, Дадоджон, однако, никак не связал ее с тем, что речь зашла о Мулло Хокирохе, и обрадовался — разговор иссякает, кажется, можно прощаться!

Но Нуруллобек не случайно сказал, что от брата Дадоджона зависит многое, ведь Мулло Хокирох разрушает его счастье — отнимает Марджону. Он не знал, известно ли это Дадоджону, и хотел спросить, но сдержался.

— А теперь пойдем ко мне в кабинет, — сказал он.

Дадоджон замялся. Ну как, как объяснить, что ему пора — он должен увидеть Наргис?! Уже темнеет, скоро все пойдут с поля…

— Чего же ты? — обернулся Нуруллобек. — Над чем еще задумался?

— Так, ни над чем, — ответил Дадоджон и, решив, что в запасе есть минут пятнадцать — двадцать, вошел в кабинет.

Нуруллобек усадил его на диван и сел рядом. На краю стола под синим стеганым колпаком стоял белый фаянсовый чайник с зеленым чаем. Нуруллобек поднял колпак, дотронулся до чайника:

— Горячий. Только что поставили…

«Долго он еще будет хвастаться?» — раздраженно подумал Дадоджон.

«Какой-то он дерганый», — отметил Нуруллобек.

Ощутив взаимное неудовольствие, они уже стали тяготиться беседой. Дадоджона она изводила потому, что хотелось поскорее уйти, а Нуруллобеку стала казаться пустой и никчемной из-за того, что он ломал голову над тем, как повернуть разговор в нужное ему русло. Сказать, что Мулло Хокирох хочет женить Дадоджона на сестре Бурихона, и признаться в том, что он, Нуруллобек, давно влюблен в Марджону и собирался жениться на ней. Но поймет ли его Дадоджон? Не станет ли смеяться? А может быть, он потому и чувствует себя неловко, что Мулло Хокирох рассказал ему?..

Протянув Дадоджону пиалу с чаем, Нуруллобек произнес:

— Я хотел спросить… — Он запнулся и, встретил как ему показалось, настороженный взгляд Дадоджона, торопливо сказал первое, что пришло в голову: — Сколько у тебя орденов?

— Три, — вымолвил Дадоджон.

— А какие?

«Все, — сказал Дадоджон себе, — отвечаю и ухожу».

— «Красное Знамя» за Сталинград, «Красная Звезда» за Одессу и «Отечественная война» второй степени за Одер.

— Почему же не носишь?

Дадоджон пожал плечами и со стуком поставил пиалку на стол, рядом с чайником.

— Еще налить?

— Нет, спасибо.

— Напрасно не носишь. Ведь жизнью рисковал, отвагу проявлял!.. Орденами надо гордиться!

— Не я один…

— Ты один из миллионов, а это, по-моему, должно умножать твою гордость.

«Вот прицепился», — подумал Дадоджон и сделал движение, намереваясь встать, но его удержал тон Нуруллобека, которым он произнес эти слова:

— Верь не верь, а я завидую тебе, ты счастливый. Гебе во всем везет. А я… я каким был, таким и остался.

— Ладно тебе прибедняться. — Дадоджон заставил себя улыбнуться. — Директор интерната, педагог с высшим образованием, чего тебе еще надо? Орденов не хватает? Ну, получишь еще.

— Да не про ордена я… — Нуруллобек вздохнул и одним глотком опустошил пиалку, со стуком поставил ее на стол и — будь что будет! — заговорил: — Есть у меня одна мечта, но ты приехал, и она… она отодвигается…

Дадоджон круто, всем корпусом повернулся к нему и молча, с неподдельным изумлением уставился на него. Но Нуруллобек не поднял глаз.