Воронье живучее

— Я буду откровенным с тобой, как с близким другом, — взволнованно продолжал он. — Я влюблен, люблю одну девушку, хочу жениться на ней, и она, кажется, отвечала взаимностью. Сначала я открыл свою тайну матери, она очень обрадовалась. Потом сказали отцу, он дал согласие, и вскоре должны были посылать сватов…

Как только Нуруллобек произнес слово «люблю», у Дадоджона екнуло сердце — Наргис?.. Теперь сердце стучало учащенно и гулко, а Нуруллобек словно бы нарочно тянул.

— Да, должны посылать сватов… — и умолк.

— Но зачем же тянуть, надо посылать, нужно поскорее сватать, чтобы не ждать и не мучиться, — быстро заговорил Дадоджон. — Скоро пора свадеб, вот и сыграйте, если девушка не против. — И не удержался: — А как ее зовут? Я знаю ее?

— Знаете, — произнес Нуруллобек и, глядя в упор, прибавил: — Это Марджона. Сестра Бурихона.

Он увидел, что Дадоджон изменился в лице, но не понял, какие чувства охватили его. За одну-две минуты лицо Дадоджона выразило облегчение, и радость, и удивление, и попытку что-то вспомнить. Нуруллобек смотрел на него и ждал ответа.

— Ты сказал, Марджона? — спросил Дадоджон. — Разве сестру Бурихона зовут Марджона? Не Шаддода?

— Нет, ее зовут Марджона. Шаддода — это так ее братья прозвали.

— А-а-а, — протянул Дадоджон и, немного помолчав, сказал: — Я не знаю ее, не видел. Может быть, когда я жил в кишлаке, она не жила, или, может быть, она ходила под паранджой, не знаю. Только слышал, что у Бурихона есть сестра и ее зовут Шаддода. У него ведь одна сестра?

— Одна, — подтвердил Нуруллобек.

Дадоджон опять помолчал; лицо его стало задумчивым.

— Ну что мне посоветовать? — сказал он потом. — Дело твое. Если нравится, посылай сватов. Я всегда буду рад послужить на твоей свадьбе.

— Правда?! — обрадованно воскликнул Нуруллобек, но тут же смутился и залепетал: — А вы… разве вы… когда вы собираетесь?

— Что?

— Ну, это… жениться?

— Не знаю, еще не думал, — ответил Дадоджон к радости Нуруллобека, который вдруг, на удивление Дадоджону, стал рассыпаться в благодарностях и объяснять, что теперь-то он и его родители непременно пошлют сватов, а свадьбу конечно же сыграют до наступления зимы, как только колхоз управится с хлопком.

— Вы будете дорогим гостем на моей свадьбе, а я, только намекни, всей душой и сердцем послужу на твоей, — сказал Нуруллобек.

В комнате уже совсем стемнело, а за окном разливалась синеватая полумгла, и Дадоджон, спохватившись, вскочил на ноги:

— Мне пора!

Нуруллобек проводил его за ворота и, пока шли, все твердил, что любовь окрыляет человека, и, стесняясь говорить о возлюбленной, нахваливал Бурихона, а на прощанье предложил как-нибудь съездить вместе в Богистан на винзавод, где отец расскажет о секретах виноделия и угостит чудесными винами многолетней выдержки.

— Хорошо, хорошо, вернусь из Сталинабада — поедем, — нетерпеливо, едва сдерживая раздражение, произнес Дадоджон и, торопливо пожав ему руку, пошел прочь от некстати разговорившегося друга.

Боясь, что опоздал, и поэтому распаляясь все больше, Дадоджон мысленно поносил Нуруллобека, называя его и болтуном, и тупоголовым бараном… «Втрескался в эту Бурихонову Марджону-Шаддоду, будто в небесную фею. Проучить бы его, отбить ее у него!..» Но эта случайная мысль ужаснула Дадоджона, он приказал себе забыть ее раз и навсегда, потому что у него есть Наргис, самая лучшая, самая красивая и самая желанная девушка в мире. Он должен найти ее и объясниться!..

Дадоджон проскочил сквозной переулок и оказался на поле. Народу было мало, хлопок уже почти никто не собирал, люди тянулись с полными мешками к полевому стану, где были весы. Но среди передвигавшихся по междурядьям сборщиков Дадоджон углядел тонкую девичью фигурку — Наргис?.. Он рванулся в ту сторону. Нет, не Наргис — ее подруга Гульнор.

Увидев Дадоджона, девушка выпрямилась и встретила его откровенно любопытным и выжидающим взглядом. Он вежливо поздоровался, она вежливо ответила. Чувствуя, как заливается краской, он спросил:

— Вы не скажете, где ваша подруга Наргис?

— Только что, с полчаса назад, домой ушла, — сказала Гульнор и, помолчав, прибавила: — Кажется, у них гости…

— А, хорошо… Передайте ей привет! До свидания! — сказал Дадоджон и поспешил назад, в кишлак.

«Почему она ушла так рано? Откуда у них гости, какие? А вдруг пришли ее сватать?» — подумал Дадоджон, и его бросило в дрожь, опалило огнем. Он помчался к дому Бобо Амона, чтобы выследить, узнать, чтобы… Главное — узнать, кто там и что происходит.

Когда Дадоджон приблизился к дому, он вдруг почувствовал, как непослушными, словно чужими, сделались руки и ноги и что-то тяжелое, давящее зашевелилось в груди. Он поймал себя на мысли, что боится… да, боится! Это страх сковал его. Он не дрожал, когда на батарею шли фашистские танки, так чего же испугался сейчас? Может быть, гнева Бобо Амона, который вытолкал его отсюда в шею и пригрозил в следующий раз пересчитать ребра. Или того, что в одно мгновение могут рухнуть все надежды?