Воронята

Персефона держала карты в руках с длинными кистями и пальцами и смотрела на мужчину, выжидая подходящего мгновения. В конце концов она выложила на стол только две карты, одну из самого начала стопки, а другую из конца. Блю любила смотреть, как Персефона выкладывает карты: прозрачность тыльных сторон ее ладоней и шуршание карт всегда наводили ее на мысль о ловкости рук или балетных движениях. Даже карты сами по себе казались более неземными. Карты Персефоны были чуть больше, чем у Моры и Каллы, и отличались необычной работой. Картинки на всех картах были окружены облаком тонких линий и неясным фоном; Блю никогда не видела другой подобной колоды. Мора когда-то сказала Блю, что Персефоне не стоит задавать вопросов, если нет настоящей необходимости получить ответы, поэтому Блю никогда не пыталась выяснить, откуда взялась эта колода.

Выложив карты, Мора, Калла и Персефона принялись изучать расклад. Блю старалась разглядеть карты, которые загораживали склоненные головы гадальщиц. Она старалась не обращать внимания на резкий химический запах геля для душа, исходивший от сидевшего поблизости от нее мужчины. Такие вещи обычно продаются в черных бутылочках и носят громкие названия, наподобие «Шок», или «Возбуждение», или «Тупая травма».

Калле предстояло говорить первой. Она открыла карту для посетителя. Тройка мечей. На карте мечи были воткнуты в кровоточащее темное сердце почти точно такого же цвета, как ее губы.

— Вы потеряли близкого человека.

Мужчина уставился на свои ладони.

— Я потерял… — начал было он, но тут же спохватился и коротко закончил: — …много чего.

Мора поджала губы. Калла высоко вздернула одну бровь. Они коротко переглянулись. Блю достаточно хорошо знала обеих, чтобы понять значения этого обмена безмолвными репликами. Мора спрашивала: «Что ты думаешь?». Калла ответила: «На этом все». Персефона промолчала.

Мора прикоснулась к краю пятерки пентаклей.

— Проблема с деньгами, — заметила она. На карте хромой мужчина ковылял на костыле по снегу под витражным окном, а шедшая рядом с ним женщина зябко придерживала шаль под подбородком.

— Из-за женщины, — добавила Мора.

Взгляд посетителя не дрогнул.

— Мои родители обладали неплохим состоянием. Отец оказался замешан в финансовый скандал. Они развелись, а денег не осталось. Во всяком случае для меня.

В манере говорить посетителя было нечто неприятное. Слишком сухая фактографичность.

Мора вытерла ладони о брюки. Ткнула пальцем в следующую карту.

— Сейчас у вас неприятная работа. Вы хорошо владеете специальностью, но эта работа вам ужасно надоела.

Он не издал ни звука, лишь поджал губы, признавая справедливость замечания.

Персефона дотронулась до первой из выложенных ею карт. Рыцарь пентаклей. Воин в стальных доспехах с холодными глазами, держащий в руке монету, сидя на коне, осматривает поле. Блю подумала, что, если бы присмотрелась к монете, могла бы разглядеть узор на ней. Три искривленных линии, вытянутый треугольник с неправильными углами. Контур из церковного двора, бездумный набросок Моры, рисунок из тетради.

Но нет, действительно присмотревшись, она разглядела еле заметную пятиконечную звезду. Тот самый пентакль, который дал название карточной масти.

Персефона наконец заговорила. Своим слабеньким высоким голоском она сообщила мужчине:

— Вы что-то ищете.

Голова посетителя резко повернулась в ее сторону.

Карта Каллы, легшая рядом с картой Персефоны, тоже оказалась рыцарем пентаклей. Две одинаковые карты из разных колод — очень необычно. Но еще необычнее оказалось то, что Мора тоже открыла рыцаря пентаклей. Три рыцаря вглядывались холодными глазами в лежавшее перед ними поле.

Снова три.

— Чтобы найти то, что вам нужно, вы готовы на все, — с горечью в голосе сказала Калла. — Вы уже потратили на это немало лет.

— Да! — рявкнул посетитель, изумив всех яростью своего восклицания. — Но сколько еще? И вообще я найду это?

Три женщины снова всмотрелись в карты, пытаясь найти ответ на эти вопросы. Блю тоже смотрела. Пусть у нее нет провидческих способностей, но значение карт ей известно. Ее взгляд перескочил с башни, означавшей резкую и серьезную перемену в его жизни, к последней карте расклада — пажу кубков. Блю увидела, как нахмурилась мать. Дело было не в том, что паж кубков означал что-то дурное; Мора всегда говорила, что в ее гаданиях для себя эта карта означала Блю.

— Ты паж кубков, — однажды сказала ей Мора. — Смотри, какие перспективы кроются в этом кубке! А картинка даже похожа на тебя.

И в этом гадании открылась не одна карта пажа кубков. Как и рыцарей пентаклей, их оказалось три. Три юных человека, держащие в руках кубки с широкими перспективами, и у всех троих лица Блю. Мора делалась все мрачнее, мрачнее, мрачнее.

Кожа Блю покрылась мурашками. Она внезапно почувствовала, что сплетена с несчетным множеством судеб. Ганси, Адам, то невидимое место из миски Нив, этот странный человек, сидящий неподалеку от нее. Ее сердце часто забилось.

Мора поднялась так резко, что ее кресло опрокинулось и стукнулось о стену.

— Гадание окончено! — резко бросила она.