— Где Парриш? — громким шепотом осведомился Ронан.
— Он сегодня не вышел ко мне, — ответил Ганси; его настроение снова упало. У Ронана и Адама второй урок был общим. — Ты тоже его не видел?
— Его не было на уроке.
Кто-то хлопнул Ганси по спине, крикнул: «Здорово, Ганси!», и компания промчалась мимо. Ганси равнодушно махнул рукой с тремя поднятыми пальцами; такой знак был принят в гребной команде.
— Я пытался дозвониться ему домой, — сказал он.
— Нашему Бедняку нужен сотовый, — ответил Ронан.
Несколько месяцев назад Ганси предложил Адаму купить ему сотовый телефон, что вызвало страшную обиду. Они добрую неделю не разговаривали — пока Ронан не устроил что-то куда более оскорбительное, чем могли выдумать эти двое.
— Линч!
Ганси обернулся на голос. Ронан — нет. Окликнувший находился на другой стороне газона, и выделить его из толпы в одинаковых форменных джемперах Эглайонби было невозможно.
— Линч! — снова прозвучал тот же голос, — я тебе еще вставлю!
Ронан снова не оглянулся. Поправив ремень сумки на плече, он зашагал дальше по траве.
— Что еще случилось? — спросил Ганси.
— Кое-кто не способен достойно переносить поражения, — ответил Ронан.
— Кавински, что ли? Только не говори мне, что ты опять с ним гонялся.
— Тогда ты и не спрашивай.
Ганси сразу задумался, как бы ему устроить для Ронана что-то вроде комендантского часа. Может быть, отказаться от занятий греблей, чтобы проводить с ним больше времени по пятницам, — он знал, что именно тогда Ронан и забавляется со своей «BMW». Вдруг удастся убедить Ронана…
Ронан снова поправил ремень сумки, и на этот раз Ганси повнимательнее взглянул на него. Сумка, висевшая на нем, была куда больше, чем обычно, и держал ее Ронан очень осторожно, будто опасался разбить ее содержимое.
— Что у тебя в сумке? — спросил Ганси. — Боже мой, у тебя же там птица, да?
— Ее нужно кормить каждые два часа.
— Откуда ты знаешь?
— Иисус! Ганси, для чего же создан Интернет? — Ронан распахнул дверь Борден-хауза. Сразу от порога пол был покрыт темно-синим ковролином.
— Если тебя с ним заловят… — Впрочем, Ганси не удалось выдумать подходящую угрозу. Как могут наказать ученика за то, что он тайком принес на уроки птицу? Вряд ли школа знала такие прецеденты. Поэтому он закончил совсем в другом ключе: — Если он сдохнет у тебя в сумке, не смей выбрасывать его в классе.
— Она, — поправил Ронан. — Это самка.
— Ладно, так и быть, поверю тебе, что самцов и самок можно как-то различать. Хорошо бы, чтоб у нее не оказалось птичьего гриппа или чего-нибудь еще в таком роде. — Впрочем, говоря это, он думал вовсе не о вороненке. Он думал о том, что Адам не пришел на занятия.
Ронан и Ганси заняли свои обычные места в тылу классной комнаты, застеленной тем же темно-синим ковролином. Перед ними Велк писал на доске глаголы.
Когда Ганси и Ронан вошли, Велк на секунду прервал свое занятие, не дописав слова — internec… У Ганси не было ни малейшего основания думать, что Велку есть хоть какое-то дело до их разговора, но все же у него возникло странное чувство, будто мел в руке Велка замер именно из-за их появления, будто учитель латыни прервал свое занятие только для того, чтобы прислушаться. Похоже, он заразился от Адама подозрительностью.
Ронан перехватил взгляд Велка и ответил на него с отнюдь не дружественным выражением. Несмотря на свой интерес к латыни, Ронан с самого начала учебного года утверждал, что учитель этого предмета — никчемный, неотесанный и вообще дрянной тип, и впоследствии не скрывал дурного отношения к нему. Правда, Ронана трудно было назвать знатоком человеческой натуры, поскольку он презирал всех на свете, но Ганси не мог не согласиться с тем, что в Велке действительно было что-то неприятное. Ганси, понимавший, что увлеченная академическая дискуссия может хорошо взбодрить равнодушных к предмету учеников, несколько раз пытался завести с ним разговор о римской истории. Но Велк был слишком молод для роли наставника, иметь с ним дело на равных тоже было невозможно, так как он был на несколько лет старше и как-никак учитель, и Ганси так и не удалось найти к нему нужного подхода.
Ронан продолжал мериться взглядами с Велком. Он был мастером этого дела. В его взгляде имелось нечто такое, что заставляло других терять самообладание.
В конце концов учитель латыни отвел от них глаза. Он пытался сделать это непринужденно, но у него ничего не вышло.
— Что будешь делать с Парришем? — спросил Ронан, разделавшись с неуместным любопытством учителя.
— Думаю, надо съездить к нему после уроков, согласен?
— Наверное, заболел.
Они переглянулись.