Воронята

— Без разницы, — отмахнулся Адам. — Ты хотел, чтобы я навсегда оттуда съехал.

Гэнси презирал свой повышающийся голос, в голове его мать сказала: «Люди кричат​​, когда их словарный запас слишком низок, чтобы шептать», но он слышал, что это происходит, несмотря на то, что он пытался сдерживать себя.

— Не так, как это вышло. По крайней мере, у тебя есть место, куда ты можешь пойти. Конец света… В чем твоя проблема, Адам? Я имею в виду, есть ли что-то в моем доме, что-то слишком противное для тебя, чтобы ты не мог представить себя живущим там? Почему все, что я делаю для тебя, ты считаешь жалостью? Это всего лишь забота. Мне надоело ходить на цыпочках вокруг твоих принципов.

— Боже, я сыт по горло твоей снисходительностью, Гэнси, — вздохнул Адам. — Не пытайся заставить меня чувствовать себя глупо. Кто говорит, что противно? Не притворяйся, будто ты не пытался заставить меня почувствовать себя глупо.

— Вот так вот я разговариваю. Мне жаль, что твой отец никогда не учил тебя значению слова «противное». Он был слишком занят, разбивая твою голову о стены вашего трейлера, в то время как ты просил прощения за то, что оставался жив.

Они оба задержали дыхание.

Гэнси знал, что зашел слишком далеко. Слишком далеко, слишком поздно, слишком много.

Адам распахнул дверь

— Да пошел ты, Гэнси. Да пошел ты, — сказал он, тихо и яростно.

Гэнси закрыл глаза.

Адам хлопнул дверью, затем он хлопнул ею снова, так как та не закрылась. Гэнси не открывал глаза. Он не хотел видеть то, что происходило с Адамом. Он не хотел видеть, если бы люди наблюдали, как какой-то мальчик ругался с парнем в ярко-оранжевом Камаро и в свитере Аглионбая. Именно сейчас он ненавидел свою форму с вороном на груди и свой громкий автомобиль и каждое слово с тремя-четырьмя слогами, которые использовали его родители в случайной беседе за обеденным столом, и он ненавидел отвратительного отца Адама и все позволяющую мать Адама, и больше всего, больше всего, он ненавидел звучание последних слов Адама, проигрывающихся снова и снова.

Он не мог сдерживать все, что было у него внутри.

В конце концов, он был никем Адаму, он был никем Ронану. Адам плевал в него своими словами, а Ронан тратил слишком много вторых шансов, которые он давал ему. Гэнси был простым парнем с большим количеством возможностей и дырой внутри, которая прожигала его сердце с каждым годом все глубже и глубже.

Они всегда уходили от него. Но он никогда не сможет уйти от них.

Гэнси открыл глаза. Машина скорой помощи стояла на том же месте, но Адама не было.

Гэнси потребовалось немного времени, чтобы определить его местонахождение. Он был уже в нескольких сотнях метров, пройдя через стоянку к дороге, его тень казалась маленьким синим предметом рядом с ним.

Гэнси наклонился через всю машину и опустил стекло с пассажирской стороны, затем завел Свинью. К тому времени, как он объехал вокруг парковку, чтобы попасть на стоянку, Адам направился к ухоженному шоссе, ведущему в больницу. На дороге было движение, но Гэнси пересек полосу, где шел Адам, заставляя автомобили в правом ряду сигналить.

— Куда ты идешь? — закричал он. — Куда ты собрался?

Конечно, Адам знал, что Гэнси здесь — Камаро был громче, чем что-либо — но он продолжал идти.

— Адам, — повторил Гэнси. — Просто скажи, что не вернешься туда.

В ответ ничего.

— Это не должен быть Монмут. — Гэнси попытался в третий раз. — Но позволь увезти тебя, куда бы ты ни собирался.

«Пожалуйста, просто залезай в машину».

Адам остановился. Рывком он потянул закрытую дверь. Он сделал это недостаточно сильно, так что ему пришлось попытаться еще два раза. Они молчали, Гэнси хотел снова начать разговор. Слова рвались из его рта, умоляя, чтобы их выпустили, но он молчал.

Адам не смотрел на него, когда он сказал, наконец:

— Не имеет значения, как ты говоришь. Это то, что ты хотел, в конце концов. Все твои вещи в одном месте, все под твоей крышей. Все, что ты имеешь прямо там, где ты можешь видеть…

Но потом он остановился. Он схватился руками за голову. Его пальцы рвали волосы над ушами, снова и снова, костяшки побелели. Когда он втянул в себя воздух, он издал обрывистый звук, который оказался попыткой не заплакать.

Гэнси думал о сотне вещей, которые он мог сказать Адаму о том, как было бы правильно, как было лучше для Адама, как Адам Периш был своим собственным до того, как он встретил Гэнси, и не было никакого способа перестать быть своим собственным, лишь поменяв крышу над головой, как иногда Гэнси хотел быть им, потому что Адам был таким реальным, таким настоящим, каким Гэнси, казалось, никогда не сможет быть. Но слова Гэнси каким-то образом становились невольным оружием, и он не доверял себе, чтобы случайно снова его не разрядить.

За вещами Адама они ехали молча, и когда они покинули трейлерный парк навсегда, мать Адама наблюдала из кухонного окна, он не оглянулся.

39