Развешивание записей и карточек в коридоре не было единственным январским начинанием Ребекки.
Она снова занялась бегом.
Для этого Ребекка надевала спортивные штаны, которые Стелзик привез с собой, одну из его футболок и старый шерстяной свитер, который она нашла на заправке.
Начала она с того, что с трудом преодолела полторы мили, которые в молодости шутя пробегала на разминке. Но постепенно, по мере того как дни складывались в недели, она научилась увеличивать темп и дистанцию. Когда она неслась вперед по скользкому асфальту или смерзшемуся грунту пустых дорог, она знала, что должна стать быстрее и сильнее.
В начале марта она коротко подстриглась, сидя перед зеркалом в комнате Стелзика и воспользовавшись тупыми ножницами, найденными в одном из ящиков буфета на кухне. Стрижка получилась так себе, но свою функцию она выполняла: теперь волосы больше не лезли Ребекке в лицо, когда поднимался ветер. Ребекка так натренировалась, что по воскресеньям пробегала всю объездную дорогу – ни много ни мало двадцать три мили! За эти три с половиной часа она ни о чем постороннем не думала, а только чувствовала, как возвращаются силы, энергия и выносливость.
И еще решительность – она должна была быть несокрушимой, как только остров снова откроется.
Иногда, когда она возвращалась в общежитие, ей казалось, что она слышит голос отца, словно они с Майком возвращаются во двор своего дома на 81-й улице после долгой пробежки, а отец встречает их на крыльце и требует, чтобы Майк обязательно сделал растяжку как следует. «Иначе завтра будешь ходить враскоряку, это я тебе обещаю», – шутил он, но Майк старался поскорее уйти в душ, а на следующее утро, спускаясь к завтраку, притворялся, что все нормально, хотя едва мог двигаться.
В марте она стала тренироваться еще интенсивнее, пользуясь потеплением и подкрепляя силы найденными в магазине энергетическими батончиками. Она знала, что только так она сможет подготовиться к грядущим событиям. И чем длиннее становились дистанции ее забегов, тем больше это помогало ей сосредоточиться, когда она возвращалась в общежитие. Иногда с сердцем, отчаянно колотившимся в груди, в одежде, промокшей от пота, она сразу садилась в коридоре и смотрела на бумаги, приклеенные к стенам – разномастные листочки на липкой ленте со странными, иногда нацарапанными впопыхах надписями, которые могла понять только она, – прежде чем нормально сделать растяжку и переодеться. «Извини, папа», – тихо говорила она, всматриваясь в кажущийся хаос собранных ею фактов и наблюдений.
Очень скоро раздел «Почему» стал важнейшим. В этой части коридора она проводила больше всего времени и продолжала добавлять все новые и новые надписи. Бумажки с именами водопадом низвергались со стены. Для любого человека в них не было никакого смысла, до для Ребекки это был список подозреваемых.
50
Список подозреваемых был начат Ребеккой в январе и сперва состоял всего из пяти листов бумаги, вырванных из записной книжки Стелзика. Края бумажек были неровными, а их размеры разными, но это не имело значения. Ребекка встала на колени в коридоре, разложила листы бумаги перед собой в ряд на полу и написала на каждом из них имя. Джонни. Гарет. Ноэлла. Хайн. Лима. Потом она развесила листки с именами на стене.
Под каждым из них на новом листе бумаги она написала возможный мотив. Придумать мотив для Хайна и Лимы было трудно. Она понятия не имела, почему они хотели ее смерти, она даже не знала, кто они, как и когда она могла пересечься с ними, поэтому Ребекка сосредоточилась на том, что точно знала: она постаралась вспомнить, как они выглядели и что говорили в ту ночь, когда вернулись на остров. Под их именами она прилепила карточку с вопросом:
Что ж, настало время обратить внимание на других людей.
Она написала: