Вороний остров

«А ведь он сможет почти полностью вернуться к нормальной жизни, – подумала Ребекка, поймав этот взгляд. – Сейчас делают такие протезы, что сложно догадаться об инвалидности многих, кто их освоил… Рамон вновь научится ходить, бегать и водить машину, плавать, даже заниматься альпинизмом. И в футбол снова сможет играть – во дворе со своими детьми или племянниками».

Но в тот день Ребекка поняла, что физическая потеря была самой малой частью того, что произошло с ее пациентом. Перед ней наглядно встала картина глубокой психологической травмы, о которой она раньше только читала в учебниках. Этот милый парень, который в последующие дни неизменно разговаривал с Ребеккой и медсестрами тихо и вежливо, произнося с сильным акцентом слова благодарности за их заботу и интересуясь, как у них дела, переживал глубочайшее чувство утраты.

Все амбиции, которые он лелеял до автокатастрофы, все его мечты – любовь болельщиков, большие деньги, игра на гигантских европейских стадионах, ставших современными колизеями, – все пошло прахом.

Сегодня она вспомнила о Рамоне не потому, что его молодая жизнь превратилась в руины, а совсем по другой причине. Она навсегда запомнила выражение его лица, когда она рассказала ему, что им пришлось сделать ампутацию. Он молчал, но его взгляд говорил: «Вы думаете, что спасли мне жизнь? Сделали лучше для меня? Нет, вы должны были позволить мне умереть».

33

На следующий день после того, как она безуспешно попыталась уплыть с острова на материк сначала на катере, а потом на шлюпке, Ребекка впервые за несколько месяцев вспомнила о Рамоне и о тогдашнем выражении его лица. Целых пять недель она была в разлуке с дочерями. Никакого спасения не было и не предвиделось. Каждый способ выбраться с острова – будь то сигнал SOS по рации, костер для привлечения внимания или попытка преодолеть сто одну милю по морю – был сопряжен с огромным риском. Причем не только с риском неудачи, но и с риском, вызванным краткосрочным успехом одного из ее почти безнадежных предприятий: ведь тогда Хайн и Лима узнают, что она жива. Может, ей лучше было бы навсегда остаться в лесу, как Джонни, никогда не выбираться из его зловещей чащи?

Она вспомнила Рамона, его взгляд, которым он спрашивал, не лучше ли ему было умереть, а не проходить через те испытания, которые ему приготовила жизнь?

Очевидно, что Ноэлла, Гарет, все друзья, которые знали или услышали о том, что Ребекка и Джонни пропали 30 октября, решили, что их уже не вернуть. Ведь прошло уже столько времени! Все эти люди, а также (и в особенности) ее дочери, учитывая их возраст, начали двигаться дальше, стараясь пережить эту потерю. Они шли вперед, но она застряла здесь без всякой надежды: она отбыла пять недель из двадцати двух своего «тюремного срока», у нее закончилась еда, и даже если каким-то чудом она дотянет до 31 марта, через двадцать четыре часа двое убийц сядут на паром. Они вернутся за ней… Сколько времени пройдет до того, как они поймут, что она все еще жива? Что случится потом? Как она сможет им противостоять?

Никак! Она не знала, как перехитрить беспощадных негодяев, она даже не умеет стрелять. Тогда какой смысл терпеть и мучиться, если по прошествии двадцати двух недель она умрет через несколько часов после открытия сезона? Лучше не доставлять убийцам такого удовольствия. Лучше покончить со всем этим, пока не стало хуже.

Лучше умереть прямо сейчас.

Следующие двое суток она редко вставала со своего матраса. Мир ее рухнул окончательно: она почти не ела из того немногого, что у нее оставалось, погрузилась в тяжелую дремоту. На вторую ночь пришел ее кошмарный сон. Он был ярким и создавал полное ощущение реальности, как будто остров перестал существовать: вот она идет из коридора в квартиру, смотрит на перекошенную цифру 7 на двери, а когда ковер начинает шевелиться под ее ногами, она чувствует каждое движение, каждое прикосновение, каждый запах.

– Ты должна остаться здесь, Ребекка! – прозвучал неумолимый механический голос.

Когда она проснулась, вся в поту, с бешено бьющимся сердцем, то испытала огромное облегчение, которое, впрочем, длилось недолго. Ее окружал все тот же полутемный магазин с его полупустыми полками, наполненными вещами, которые никак не помогут ей ни выжить, ни покинуть остров.

Но все же в глубине души она знала, что не способна сама прекратить течение своей жизни. Это не мешало ей перебирать в уме способы самоубийства – полоснуть ножом по запястьям, разбить окно в фонарной комнате маяка и выпрыгнуть наружу, – осознавая при этом, что у нее не хватит смелости довести дело до конца. И причина была только одна: ее дочери.

Если остается хоть один шанс – каким бы фантастичным он ни казался сейчас, – что она снова увидит их, обнимет их, вернется к ним домой, она должна постараться выжить.