Вороний остров

По совершенно неизвестной ей причине Ребекке почему-то вспомнился их старый дом на 81-й улице, куда она вернулась после Лондона. Она вдруг увидела, как солнце сияет в окнах, а она и Джонни стоят на крыльце. Тут же был и ее отец – в крохотном дворике у гриля с шипящими стейками. А вот и Майк, над чем-то весело смеющийся. Вот Кира и Хлоя…

«Что за ерунда!» – пронеслось в голове у Ребекки. Девочки никогда не бывали в том доме, никогда не встречались с Майком, а Хлоя никогда не видела и отца Ребекки. Этот дом остался в ее прежней жизни, а в новой она пошла своим путем, став врачом, женой и матерью, а затем бывшей женой. Но в сложившейся в ее воображении картине она ясно видела своих дочек, правда почему-то уже подросших: Кире лет девять-десять, а Хлоя носится вокруг, обе улыбаются ей…

– Пошевеливайтесь, чтоб вас!

Грубый окрик вернул ее к действительности. Теперь они с Джонни были почти у самых корней, буквально в паре футов.

Ребекка еще крепче сжала руку брата.

– Я люблю тебя, Джонни.

– Я тоже, – тихо сказал он.

А потом вдруг добавил:

– Это все моя вина, Бек! – Джонни обнял ее, заглушив звук ее отчаянных рыданий, а потом отпустил, и она услышала, как он глубоко вздохнул, потому что они теперь были там.

У трупа Стелзика.

Они обернулись, по-прежнему держась за руки, и посмотрели вниз. Теперь мужчина был намного ближе к ним.

– Дайте мне ваши телефоны, – велел он. Джонни вынул сотовый из кармана штанов и швырнул его в сторону зеленоглазого. Но тот не отвлекся, не стал ловить телефон, который упал к его ногам, уставился на Ребекку. – Ты что, плохо слышишь?

Ребекка опустила руку в карман.

Она не хотела отдавать ему свой телефон: ведь он был последней нитью, связывающей ее с внешним миром, ее семьей, ее девочками. Но какая теперь разница?

Сейчас их убьют. Убьют прямо здесь.

И, судя по тому, как мужчина посмотрел на нее, она поняла, что умрет первой.

40

Рокси наблюдала за Ребеккой с пассажирского сиденья, очевидно почувствовав перемену в настроении и не зная, все ли она сделала правильно. Когда дождь застучал по крыше джипа, собака прижалась к груди Ребекки и посмотрела ей в лицо: один глаз карий и полон доброты, а другой закрыт белой повязкой. Ребекка в ответ молча обняла Рокси и притянула ее ближе.

Рокси немного поскулила, а потом успокоилась.

Как только они вернулись в магазин, Ребекке удалось развести костер снаружи под навесом, воспользовавшись зажигалкой «Зиппо», которую она нашла в первую ночь, и выломав несколько деревянных панелей из поваленного забора. И в тот вечер они с Рокси ели кролика.

После почти семи недель консервов и шоколадных батончиков кролик показался Ребекке великолепным на вкус, хотя придирчивый кулинар назвал бы его жестким и пережаренным. Свежевать кролика было ужасно, и не потому, что Ребекку пугал сам процесс, а потому, что с непривычки он занял у нее слишком много времени. Впрочем, ее усилия того стоили. Она разделила поджаренную тушку на мелкие порции, чтобы растянуть кролика на как можно более долгий срок, а к их с Рокси сегодняшнему кушанью добавила побитые морозом яблоки. Они были из запущенного фруктового сада рядом с маяком, и, хотя на деревьях плодов уже почти не было, еще съедобной падалицы удалось собрать полведра.

Когда Ребекка чистила яблоки, вырезая побуревшие части, то подумала, что если бы была дома, то не задумываясь выбросила бы плоды целиком прямо в мусорное ведро. Но здесь, на острове, они показались ей сладкими, как мед. Она соорудила миску для Рокси из рыболовного ведерка, и они поели прямо на тротуаре Мейн-стрит рядом с костром. Ребекка завернулась в одно из одеял, а другое накинула на спину хвостатой добытчицы.

– Сегодня был дерьмовый день, – сказала она, почесывая Рокси и сглатывая слезы, навернувшиеся на глаза, когда она вспомнила, как вертолет повернул назад, – но по крайней мере ты постаралась разнообразить наш ужин.

Рокси была слишком занята поеданием кролика, чтобы ответить.

Ребекка погладила собаку по голове.

– Знаешь, – задумчиво произнесла она, – в одном далеком городе живут две маленькие девочки, которые ждут не дождутся встречи с тобой.

Рокси посмотрела на нее, моргнула, как будто все поняла, и у Ребекки защемило сердце.

Рокси положила голову на лапы. Ее больной глаз все еще был закрыт марлевой повязкой, которую Рокси все время пыталась сорвать, но опухоль уже сошла, и через день повязку можно было уже снимать. Из нижнего века другого глаза Ребекка в свое время извлекла занозу, но и эта травма заживала. Продолжая гладить Рокси, Ребекка позволила себе мысленно вернуться к своим дочерям, удержать в памяти дорогую для себя картину.