– Да, все у нас равны, конечно, но только ты, пожалуйста, не передергивай! – моментально отреагировал отец. – А ты вот лучше подумай: в чем, собственно, должно выражаться это равенство? В невежестве, невоспитанности, так, что ли? И, наверное, все же не в дремучей необразованности, не в неотесанности и серости, а? Ведь его кругозор, интеллект – ох!.. Ну, просто слов у меня нет… – он тяжело вздохнул. – Господи, да неужели тебе с ним интересно? Для меня это неприемлемо. Я бы не мог иметь ничего общего с таким человеком. Я вот только не понимаю, как ты-то этого не видишь, не чувствуешь? А ты сама? Ты же потеряла интерес ко всему, кроме… своих чувств! Раньше ты с таким увлечением занималась римским правом, итальянским и английским языками, сравнительной лингвистикой. А какие рассказы писала! И что же теперь?.. Теперь ты все забросила, вот теперь даже в университет не ходишь. Что это у тебя за наваждение такое? В какую летаргию ты впала?! Где же твое достоинство, наконец, а, Майк? Как ты можешь настолько не уважать себя? Ну как тебе только не противно смотреть на него, когда он напивается?! Но, в любом случае, если ты сейчас ему снова уступишь, то можешь сразу, прямо сейчас, зачеркнуть все свои иллюзии относительно будущего.
Телефон! О Боже! От неожиданности она даже вздрогнула. Господи, ну до чего голосист! Прямо оглушил.
Отец взял трубку, но сразу положил ее.
Ну вот! Опять она забыла перерезать телефонный шнур и отсоединить проводки так, чтобы телефон не звонил! Если бы можно было выдернуть шнур из розетки! Но телефонный шнур соединен с розеткой напрямую. А теперь он начнет трезвонить без конца!
А еще лучше сделать то же самое и с дверным звонком – вдруг ему вздумается явиться.
– Ну, вот видишь, опять повесили трубку, – отец сдвинул брови, развел руками. – То молчат – не хотят со мной разговаривать, то вот, как сейчас, трубки вешают… Это он, конечно. Дожидается, когда ты подойдешь к телефону. Насколько я понимаю, рассчитывает взять тебя измором. Вот видишь, какой он хитрый, оказывается: ждет, пока ты как следует соскучишься…
– Отец, но вдруг все-таки у нас получится? Мы же любим друг друга. Как можно предавать свою любовь? Может быть, не сейчас… но потом, позднее… когда-нибудь… – и, не выдержав, она всхлипнула.
– Да, но он же вот именно это самое и делает постоянно – предает тебя и вашу любовь этими своими художествами! И потом, как ты представляешь себе вашу будущую жизнь? Ты только подумай, ведь он, мягко говоря, не слишком воспитанный, и с его-то отчаянным характером, да еще это его постоянное, ну, скажем так… пристрастие к спиртному. Ты представляешь себе, что могло бы из этого получиться, если бы ты вдруг выскочила за него замуж? Это ведь совсем другое дело, это – не просто встречаться, как сейчас! Нет, это пустой номер.
– Отец… Но, значит, когда любишь, приходится чем-то поступаться… терять достоинство?
– Господи, ну, и логика у тебя! Да откуда ты такое взяла? Наоборот! Но это, правда, смотря какая любовь…
Ну что тут возразишь? Отец, конечно, прав.
Она встала и направилась к двери. О чем еще тут говорить?
– И не горюй ты так, Майк, выше нос! Ведь все еще будет, ты уж мне поверь! – сказал отец ей вдогонку.
Она остановилась уже в дверях, обернулась к отцу – и взорвалась:
– Будет, будет?! И сколько же мне еще, интересно, ждать этого самого светлого будущего? Ну, прямо как у нас в стране! Когда рак на горе свистнет? Все время все только и обещают это самое светлое будущее впереди. Будет! А когда, скажи? Сколько ждать? До морковкиного заговенья, как бабушка Юля говорит, так, что ли, да? Но я-то хочу жить сейчас! Понимаешь: я не хочу ждать, когда что-то там будет! А черт его знает, что там будет!
И ушла в свою комнату И долго-долго сидела, не зажигая света. Уже совсем стемнело.
А внизу, этажом ниже, праздновали свадьбу. Веселый гул. Громкая музыка. Смех и песни. Время от времени – крики «Горько! Горько!!» А ей хотелось выть от боли, страха, тоски, отчаяния. Ведь она понимала: вряд ли сможет она выйти за Олежку замуж. Не будет этого в ее жизни, а если они и смогут когда-нибудь пожениться, если примут такое решение, то она сразу окажется оторванной от всех близких ей людей… от мамы, отца… Сумеют ли они выстоять вдвоем против всего мира? Это если вдвоем… Но может ли она на него положиться, если он уже сейчас так себя ведет?
Они сидели с Олежкой у него дома, где в эти послеобеденные часы никого не было: даже его домоседка-бабушка куда-то ушла. Напряженный получался разговор, хотя Олежка и пытался разжалобить ее. А она помнила одно: стоит только дать слабинку – и все начнется сначала.
– Майечка, лапа, вот зря ты так говоришь! Правда, ну зачем ты так? Напрасно ты так со мной… Ну, прости ты меня, ну, пожалуйста! Я ведь стараюсь, и я всегда прислушиваюсь к тому, что ты говоришь. Ну, я постараюсь, обещаю тебе. Больше не буду… Послушай, я, правда, не хотел… Знаешь, я сам не знаю… Ну, не понимаю я, как я опять… Я, правда же, не хотел… Я ведь люблю тебя…