Ворошильский Венгерский дневник

Мы въезжаем в узкие улочки Буды, поначалу сто­личные, с вывесками и витринами, потом всё скром­ней, но нигде они не напоминают трущоб, какие я ви­дывал на окраинах других столиц. Мягко и незаметно улица переходит в шоссе, окаймленное рядами осен­них, заиндевелых, но еще зеленеющих буков и дубов.

Нас охватывает внезапное веселье, будто мы пере­секли не только границу города, но и границу невыно­симого нервного напряжения, в котором прожили не­сколько долгих, как годы, дней. Спокойный, скучно­ватый, политически не окрашенный сельский пейзаж вдруг высвободил неудержимую потребность забыть о тяжкой истории, свидетелями которой мы являемся, отдаться более светлым, более легким, попросту не­здешним мыслям. Мы перемываем косточки всем в своих редакциях, потом наперегонки рассказываем что ни на есть глупейшие, бородатые анекдоты, наконец Зыгмунт запевает какую-то бессмысленную песенку: «Ой, мамбо, мамбо итальяно...» Больше он слов, ко­нечно, не знает, но нам это не мешает, и мы все под­хватываем: «Ой, мамбо...» Иштван и Бела тоже под­певают.

Тем временем «варшавка» энергично пожирает километры. Мы проезжаем дымящие трубы Татабаньи — знаменитого шахтерского центра, который дал Бу­дапешту в дни восстания одну из самых активных боевых дружин. Делаем круг вдоль узенького озерца Тато и въезжаем на шоссе, ведущее в Комаром — же­лезнодорожный узел на чехословацкой границе.

— «Ой, мамбо, мамбо итальяно...»

Песенка встает колом в горле. Навстречу прибли­жается знакомый рокот. Мы тормозим и съезжаем вправо, прямо под стреху маленькой деревенской корч­мы. Зеленое бронированное чудовище проходит мимо нас и скрывается за горизонтом.

КОРЧМА В АЧЕ

В корчме ничего не достать, кроме хлеба и вина. Но сюда сходятся крестьяне и живущие в деревне ра­бочие комаромских фабрик. Мы едим хлеб, потягива­ем вино, разговариваем.

Как выглядела революция в Аче?

— Как положено. Вышли на демонстрацию, орга­низовали комитет. Стрельбы не было. И до сих пор полное спокойствие.

Мы спрашиваем про коммунистов. Их тут, конеч­но, хватало — больше сотни. Вот порядочных почти не было. И десятка не наберешь. Эти в ревкоме. А остальные? А чего, сидят себе тихо.

Колхоз? Колхоз в деревне есть. Еще не распусти­ли. Но мужики не хотят колхоза. Дождутся разреше­ния правительства и распустят.

А чья раньше была земля? Графская. Ну, эти уже не воротятся, такого никто не допустит.

— А если бы попробовали?

Крепкий, кряжистый мужик в домотканной куртке поднимает кулак:

— Тогда второе восстание устроим!Об этом большом промышленном городе в северо­западной Венгрии мы еще в Польше наслышались са­мых фантастических вещей. Говорили, будто его за­хватили прибывшие из Австрии отряды хортистов и создали крайне правое автономное правительство во главе с фанатичным монахом-капуцином...

По всему городу искали мы этих хортистов и ка­пуцина. Ни следа. Единственные пришельцы из Австрии — страшно самоуверенные корреспонденты второстепенных западных агентств. Так мы и не поня­ли, они ли выдумали облетевшую мир сенсацию.

Ревком Задунайского края. Атмосфера та же, что во всех ревкомах, какие я до сих пор видел. Толпы ходоков, треск пишущих машинок, гам, дым, множе­ство солдат и вооруженных штатских.

Председатель комитета — могучий, пышноусый мужчина — мало напоминает обитателя монастыр­ской кельи. На вопрос об автономном правительстве он визгливо, по-мужицки хохочет:

— Была такая инициатива... со стороны школь­ников. Мы им сказали, что это выйдет кабаре, а не правительство.

Председателя зовут Аттила Сигети, он известный левый журналист.

Мы задаем ему сакраментальные вопросы о про­грамме — те же, что с упорством Фомы Неверного задаем всегда и везде, — и получаем те же, что всюду, ответы. Спрашиваем об отношении к правитель­ству Надя.

— Как раз сегодня, — говорит Сигети, — мы окончательно признали правительство. Сейчас задача всех революционных сил — объединиться вокруг Надя и его правительства.

— Почему только сейчас?

— Потому что теперь правительство как раз в том составе, который мы с чистой совестью можем поддержать.

Выясняется, что с утра в провинцию сообщили о новой реорганизации правительства. Из него убрали таких неприятных народу политиков, как Апро. Во­шли в правительство социал-демократы во главе с Анной Кетли. Министром обороны стал генерал Пал Малетер.

— У нас известия со всех концов страны, — гово­рит Сигети. — Все ревкомы выразили поддержку пра­вительству Надя. Теперь это настоящее народное пра­вительство.

Председатель еще что-то говорит, но я теряю нить перевода. Уже долго я поглядываю на молодень­кого офицерика с розовым девичьим лицом. Сначала он вставил несколько слов по-русски, потом замол­чал. Вопрос вертится у меня на языке, и, поколебав­шись, неожиданно для самого себя я спрашиваю:

— Вы были в партии, правда?

Парень удивлен, но иначе, чем я ожидал:

— Как это был? Я и есть в партии.

— Так ведь партии нет. В этом доме был горком, а вы его выставили.