Ворошильский Венгерский дневник

— Ну и что? Мы выставили плохую партийную власть. Но коммунисты остались. Пожалуйста! — он вытаскивает из нагрудного кармана партбилет. — Как начнется нормальная жизнь, сразу пойду платить взносы. Я был и остался коммунистом.

Всё это говорится громко, открыто, в присутст­вии десятка с лишним членов ревкома — некоммунистов.

ЛИСТОВКА

Мы получили ее на прощанье от молодого вен­герского офицера.Она написана на плохом русском языке, со смеш­ными ошибками, но серьезно и недвусмысленно.

... Советские солдаты !

Мы, рабочие вагонной фабрики в Дьёре, заявляем, что и в странах народной демократии рабочие крепко защища­ют главные достижения социализма, то есть всеми силами выступают против крупных землевладений и майоратов, против возвращения капиталистам крупных предприятий и банков. В то же время мы против ракошистско-сталин- ской реставрации.

Нас беспокоит вторжение советских войск в Венгрию. Отсюда наш нейтралитет, провозглашенный в ООН, ко­торый мы хотим защищать сами, не допуская провока­ций ни против служащих Советской Армии, ни против их семей. Каждого, кто вопреки нашей воле обратится к та­ким средствам, мы будем считать врагом правого дела Венгрии...

Советские солдаты!

Не стреляйте в венгерских!

Заявление рабочих вагонной фабрики публикует подписавшийся под листовкой народный совет Заду­найского края. Рядом видна дата: Дьёр, 2 ноября 1956.

Что вычитает когда-то история из этого докумен­та венгерской революции? Обоснованный оптимизм? Трагичность?

ТАНК

Он стоит за городом, недалеко от моста, на пере­крестке дорог. Пузатый, солидный, он тяжко осел во влажную землю и устроился накрепко, словно он не нечто движимое, а прочная постройка, первая в за­планированном поселке. Когда мы подъезжаем, он как раз выполняет еще одну функцию — трибуны. На трибуне стоит парень, белобровый, курносый, каких в Москве я встречал тысячи, с соломенным чубчиком, выбивающимся из-под лихо заломленной на ухо пилотки. Рядом с ним, свесив ноги, сидит раскосый богатырь и сосредоточенно скручивает цигарку. Сзади на танке стоит третий — массивный, с каменным му­жицким лицом, в длинной шинели, крепко сжимая автомат. Вокруг танка несколько десятков венгров, и первый солдат держит речь, ораторски подавшись вперед:

— А зачем было рушить памятники? А книги жечь зачем? Это что, по-вашему, культура?

— Так за памятники людей убивать? — отклика­ются из толпы.

Солдат колеблется.

— Оно, конечно, камень человека не стоит. Но зачем было рушить памятники героям? Тем, что за святое дело полегли?

— Сначала снесли только памятник Сталину.

— Сталина мы тоже не признаём, — хмуро со­глашается солдат.

Его раскосый коллега раскуривает могучую само­крутку и с наслаждением выпускает дым. Третий вдруг выходит из каменной неподвижности и грубо ворчит:

— Хватит разговорчиков.

Первый машет рукой и быстро говорит:

— Разойтись! Разойтись!

И ныряет в глубь танка.

ГРАНИЦА

Поздним вечером проезжаем городок Хедьесалом и приближаемся к венгерско-австрийской границе.

За несколько километров перед границей нас оста­навливают возвращающиеся оттуда таможенники. Они, как обычно, отправились на службу, но советские солдаты не допустили их. Венгры и нам советуют по­вернуть. Шофер колеблется, но мы уперлись. Едем лесной дорогой среди сгущающегося мрака.

Наконец, мигает огонек. Машина останавливает­ся. Выходим и делаем несколько шагов, пока нас не останавливает громкий оклик по-русски.

Впереди белеет опущенный шлагбаум. За шлагбау­мом туманно маячат спящие танки. Перед шлагбау­мом — солдат с автоматом наизготовку. Не называя себя, мы вступаем в переговоры.

— Можно перейти границу?

— Нельзя!

Повезло — что бы мы делали, если бы позволил?

— А что, только сейчас нельзя? А завтра утром, например, будет можно? А если не завтра, то когда?

— Никогда! — решительно отрезает солдат.

— Ас той стороны в Венгрию можно перейти?

— Тоже нет. Там уже два дня стоят машины Красного Креста, а мы не пропускаем.

Ну что ж, мы докладываем часовому, что смири­лись, — и неожиданно слышим смущенный, изменив­шийся голос:

— Я лично вам полностью сочувствую, товари­щи, но что поделать — приказ.

Мы желаем ему спокойной ночи и возвращаемся в машину.

ОБРАТНЫЙ ПУТЬ

Долго тянется ночная дорога от австрийской гра­ницы до Будапешта. Нас постоянно останавливают бдительные патрули национальной гвардии. Проверка документов, дружеская улыбка: «lengyel ujsagiro» — и снова в путь. Однако едва зеленая «варшавка» наби­рает скорость — следующий патруль.

Не так ли выглядят в эту ночь все венгерские до­роги? Я воображаю себе страну, погруженную во мрак, и тысячи спокойных, но решительных часовых, за­ступающих путь тому, кого нельзя пропускать...

Только в одном случае парни с трехцветными повязками опускают руки: когда по шоссе, ровно гудя моторами, движутся зеленые советские бронетранс­портеры. Тогда часовые отходят в сторону и прово­жают транспортеры хмурым вопросительным взгля­дом. Не провоцировать.