Ворота из слоновой кости

Вернувшись на пропахшую спиртным турбазу, он никому не сказал об этом удивительном происшествии – впрочем, вряд ли кто-либо был в состоянии его слушать – и, выпив не один, а два стакана коньяка, завалился спать в отведенном ему домике, где в полной отключке уже лежал и видел новогодние сны Вадик Соколов...

Никому ничего не сказал он и на следующий день, и во все другие, уже послепраздничные, рабочие дни. Он просто каждую свободную минуту, сидя за компьютером, разматывал и разматывал серебристый клубок, преобразуя его в компьютерные программы. И не сомневался в том, что успешно справится с этим делом.

Так оно в итоге и оказалось...

...Налетел грохот встречного поезда, тугая волна теплого воздуха ударила в лицо Кононову из-за приспущенного оконного стекла. Сергей приоткрыл сонные глаза, некоторое время смотрел на мелькающие за окном вагоны, потом перевел взгляд на Кононова:

– Где это мы уже?

– Станция Клин, – опережая ответ Кононова, хрипловато прозвучало из вагонного динамика.

– Клин... – повторил Сергей и задумчиво покивал. – Мы сюда ездили всем классом. В дом-музей Чайковского.

– И мы тоже ездили, – отозвался Кононов. – Классе в пятом или шестом. На автобусе. Всю дорогу веселились.

– Ага, мы тоже. Песни горланили, в карты резались, жвачками кидались... – Сергей вздохнул. – А ведь не было еще ничего этого. Будем кидаться – лет через двенадцать. Вернее, будут... Без меня. – Он покосился на сидящую наискосок от него клюющую носом толстую женщину, подался к Кононову: – Андрей, а ты... себя, – он выделил это слово, – видел?

Кононов кивнул:

– Видел. Только это уже не я, это другой человек. Вернее, пока – человечек...

Сергей выпрямился, с отсутствующим видом посмотрел в окно, на длинный ряд тянущихся вдоль насыпи гаражей, сказал задумчиво:

– Да, ты, наверное, прав. Он – это не ты... – И добавил, повернувшись к Кононову: – Ладно, в Константиновке обмозгуем, кто есть ху, как говаривал дядя Миша Горбачев.

Константиновка была пригородной деревушкой, расположенной в пятнадцати минутах ходьбы от трамвайного разворота возле силикатного завода. К ней примыкал дачный поселок, и в этом поселке находилась и дача приемных родителей Сергея. Идею насчет Константиновки подал Сергей, когда они, облегчившись в туалете, вновь покинули замоскворецкую столовую. Там можно было временно устроиться, обдумать дальнейшее житье-бытье и разобраться с машиной времени...

Кононов сначала идею брата поддержал, но почти тут же заметил проблему.

– Постой, – сказал он. – Завтра же суббота, выходной. А если твои... Мерцаловы... приедут на дачу? Или даже сегодня вечером, с ночевкой. Дачный сезон-то уже начался.

– Да нет, они никогда там на ночь не остаются, ни с пятницы на субботу, ни с субботы на воскресенье; добираться-то туда-оттуда – раз плюнуть, это же не глухомань весьегонская, а Константиновка. Это во-первых. А во-вторых, какое завтра число? Правильно, двадцать седьмое. Последняя суббота месяца. А что такое последняя суббота месяца на экскаваторном, да и не только на экскаваторном?

– Рабочий день, – сказал Кононов. – Отработочная суббота. А твоя... мать?

– Так она тоже на экскаваторном, в ОТИЗе. Значит, сегодня переночуем, а завтра видно будет.

В общем, решили ориентироваться на дачу, а по приезде в Калинин попробовать уточнить намерения приемных родителей Сергея, которые в этой, изменившейся, реальности, вовсе не были его приемными родителями.

Электричка замедлила ход, проплыло мимо окон желтое здание вокзала, старинное, точь-в-точь такое же, как в Калинине, только с надписью «Клин» – и Кононов невольно вспомнил телерекламу с несуществующим еще «Клинским». Народ потянулся к выходу, а потом покинувших вагон сменили новые пассажиры. Они вереницей шли по проходу между сиденьями в поисках свободных мест, Кононов скользил по ним незаинтересованным взглядом – и чуть не вздрогнул, наткнувшись на знакомое лицо.

Мимо него прошел тот же отмороженный белоглазый парень, что накануне вечером испарился из тамбура поезда «Киев – Москва». Выходит, испарился, чтобы успешно материализоваться в подмосковном Клину, где находится дом-музей композитора Чайковского и цветет сирень, посаженная певцом Собиновым...

Кононов зажмурился и принялся медленно, про себя, считать до десяти, стараясь дышать глубоко и размеренно. Потом открыл глаза и оглянулся: парня-фантома видно не было. То ли он сел, и его заслонила чья-нибудь голова, то ли перешел в другой вагон – то ли просто исчез.

«Действительно, – стиснув зубы, подумал Кононов, – почему бы ему не исчезнуть? В первый раз, что ли...»

– Ты чего, Андрей? – словно издалека донесся до него голос брата. – Прихватило?

Кононов похлопал по свободному сиденью рядом с собой:

– Давай сюда, я тебе кое-что расскажу.

Сергей втиснулся между ним и продолжающей подремывать толстухой, и его место почти тут же занял поддатый мужик с удочками – для него рыбалка в любом случае явно удалась. Электричка плавно тронулась в дальнейший путь.

– Ну? – Сергей наконец умостился на сиденье вполоборота к Кононову. – Давай, рассказывай.