Воровка

– Вот тут-то все и усложняется, мой друг. Шоши сообщила, что ее сын все отрицал. Он отказался втягивать Леа в неприятности из-за секса с несовершеннолетним, так как на момент обращения его матери ему уже исполнилось восемнадцать. Но его мать уговорила его обвинить Леа в сексуальных домогательствах.

– Что ты сделала, Оливия?

Она вскинула брови. Я знал, что вскинула.

– Ничего. Прежде чем я могла бы предпринять меры, Шоши передумала. Леа наверняка заплатила им кругленькую сумму. Но я все еще могу взять у него показания, и ей это известно.

– Ах, – говорю я, – слава богу, что ты изворотлива и коварна.

– Слава богу, – повторяет она.

– Ты дала ей пощечину, Герцогиня.

– Ммммм, – тянет она, – и ощущалось это просто восхитительно.

Мы оба смеемся. А затем долго и неловко молчим. Затем она произносит:

– Мы с Ноа развелись.

Мир застывает на мгновение… на две секунды… три…

– Помнишь ту кофейню, где мы сидели, когда столкнулись в продуктовом?

– Ага, – отвечает она.

– Встретимся там через десять минут.

Она уже на месте, когда я захожу в кофейню, – сидит на том же месте, что и годы тому назад. Перед ней стоят два бумажных стаканчика.

– Я взяла тебе чай, – говорит она, когда я присаживаюсь рядом с ней. Ирония кажется забавной, и я усмехаюсь. В этот раз ей предстоит рассказывать мне о своем расставании, а не наоборот.

– Так что случилось?

Она заправляет за ухо прядь волос, выбившуюся из прически, и печаль в ее глазах бездонна.

– Я забеременела.

Я честно пытаюсь притвориться, будто меня это ничуть не задевает, но неловкость расползается по моему лицу. И я просто жду, когда она будет готова продолжить.

– И я потеряла ребенка.

Я, как никто другой, понимаю, какую боль она испытывает. Наши руки лежат на столе, так близко друг к другу, что своим мизинцем я глажу ее мизинец.

– Он согласился завести ребенка, но, когда я потеряла его, он испытал такое видимое облегчение… И тогда… – Она берет паузу, чтобы сморгнуть слезы и сделать глоток кофе. – Тогда он сказал, что, возможно, это к лучшему.

Я вздрагиваю.

– После этого я выдержала еще несколько месяцев, но в итоге попросила его уйти.

– Почему?

– Он хотел, чтобы жизнь стала прежней, такой, какой он ее знал. Он был счастлив, много смеялся. В его представлении мы попытались, и этому не суждено было случиться. А я не могла делать вид, что ничего не произошло. У меня случился второй выкидыш.

Она смотрит на меня, и я киваю.

– Кто бы мог подумать, что холодная, бессердечная Оливия Каспен будет мечтать о детях, – горько улыбается она.

– Я мог, – говорю я. – Это всегда было делом времени и исцеления.

Кофе и чай мы допиваем в тишине. Когда мы направляемся к выходу, я останавливаюсь в паре шагов от мусорной корзины со стаканчиком кофе в руке.

– Оливия?

– Да?

– Если я попаду, сходишь со мной на свидание?

Я держу стаканчик, словно баскетбольный мяч, и перевожу взгляд с нее на мусорную корзину.

– Ага, – улыбается она. – Да, схожу.

И я попадаю в цель.

Глава 39

Настоящее

Мы начинаем новую жизнь. Таков наш выбор. Мы едва ли приводим в порядок свою жизнь. Я расторг свой контракт в Лондоне, вернулся домой и продал свою квартиру. Она тоже продала свою, и мы переехали в апартаменты неподалеку от наших с ней офисов. Новая квартира не то чтобы хороша – в ней слишком много линолеума, а соседи постоянно ругаются. Но нас это не волнует. Мы просто хотели предать прошлое забвению и быть вместе. Все остальное сложится. Просто нужно немного времени. Плана у нас нет; мы даже не обзавелись приличной мебелью, но оба готовы уступать друг другу. Хотя мы постоянно ссоримся из-за мелочей. Ее раздражает, что я не выбрасываю за собой мусор – бутылки из-под воды, упаковки из-под печенья, фантики от конфет. Она находит их повсюду и устраивает целое шоу, сминая их и демонстративно выбрасывая в корзину. Я ненавижу то, как она заливает водой пол в ванной. Она никогда не вытирается после душа, и, черт побери, наблюдать за тем, как блестит ее тело, пока она проходит от ванной до спальни, – потрясающе, но, женщина, воспользуйся полотенцем, ради всего святого. У нас вошло в традицию, что она заправляет кровать, а я мою посуду. Она пьет молоко прямо из картонной коробки, и это меня вымораживает, но затем она напоминает, что ей приходится засыпать под мой храп, и я соглашаюсь, что мы квиты. Но проклятье, какая же она забавная. Как я мог не знать, что можно так много смеяться? Или сидеть вместе, не произнося ни слова, и слушать музыку? Как я сумел прожить так долго без нее? Я наблюдаю за тем, как она сидит на одном из двух стульев, что есть в нашем доме – один привезен из моей квартиры, второй из ее, – и стучит пальцами по клавиатуре. Я каждый вечер возвращаюсь домой, к ней, и это по-прежнему ощущается словно сон. И я обожаю этот сон!

Я склоняюсь к ее шее и целую ее в то место, которое, как знаю, заставляет ее дрожать. Она вздыхает:

– Прекрати, я пытаюсь работать.

– Мне все равно, Герцогиня.