Воровка

Мы резко оборачиваемся к двери – Леа врывается в палату. Она никого не удостаивает взглядом, проходя мимо наших кресел прямиком к Эстелле. По крайней мере, у нее верно расставлены приоритеты; в этом ей не отказать. Она коротко вздыхает, почти всхлипывает, когда видит Эстеллу.

– Дерьмо, – говорит она. Обе ее ладони прижаты ко лбу, пальцы веером расставлены над ними. Не будь ситуация столь трагической, я бы рассмеялся. Она опускается на корточки, снова цедит: «Дерьмо», – и встает слишком резко, запинаясь о собственные каблуки и удерживая равновесие, опершись о кровать.

Она разворачивается ко мне:

– Она приходила в сознание? Звала меня?

– Да и да, – говорю я. В другом конце комнаты Оливия встает, явно собираясь оставить нас наедине.

Я одними губами шепчу «подожди» и поворачиваюсь к Леа – по ее лицу уже текут слезы. Кладу руку ей на плечо.

– Она уже вышла из леса. С ней все будет хорошо.

Леа смотрит на мою руку, все еще лежащую у нее на плече, а затем мне в лицо.

– Ты имеешь в виду чащу, – говорит она.

– Что?

– Чащу, – повторяет она. – Ты сказал «из леса». Только вот ты больше не в своей сраной Англии, а в Америке, а здесь, в Америке, мы говорим «вышла из чащи»! – Ее голос взвинчивается вверх, и я уже знаю, что будет дальше. – И если бы ты остался в Америке, ничего из этого бы не произошло. Но тебе надо было сбежать подальше из-за нее!

Она указывает пальцем на Оливию. Если бы палец ранил, как стрела, сердце Оливии уже пронзило бы насквозь.

– Леа, – тихо говорит Оливия, – если ты еще хоть раз ткнешь в меня своим наманикюренным пальцем, я оторву его к чертовой матери. А теперь повернись на сто восемьдесят градусов и улыбнись, твоя дочь просыпается.

И я, и Леа тут же сосредотачиваем все внимание на Эстелле. Она хлопает ресницами, открывая глаза.

Я бросаю Оливии взгляд, полный благодарности, прежде чем она выскальзывает из палаты.

Похороны проходят три дня спустя. На время нашего отсутствия с Эстеллой остается Сэм. У меня закрадывается подозрение, что между ним и Леа что-то происходит, но затем я вспоминаю, что Кларибель упоминала, будто Леа была в Таиланде со своим партнером. И с горечью задумываюсь, был ли этот партнер моим вшивым братом, – впрочем, сразу же избавляясь от этой мысли. Я лицемер. Я спал с Оливией, пока она была официально замужем. Каждому свое. Я поднимаю бутылку с водой к потолку машины и нажимаю на педаль газа. Несколько дней назад я попросил Оливию сопроводить меня на церемонию.

– Твоя мать меня ненавидела, – сказала она по телефону. – Мое присутствие было бы оскорбительным по отношению к ней.

– Она тебя не ненавидела, честно. К тому же твой отец возненавидел бы меня, но я все равно пошел бы на его похороны.

Ее вздох отдался шипением статики через телефонную линию:

– Ладно.

До сих пор я подавлял каждую мысль о своих родителях, чтобы дать Эстелле все, в чем она только могла нуждаться, но, оказавшись в похоронном доме и увидев их гробы, я теряю контроль. Прошу прощения у пожилого соседа, желающего выразить соболезнования, и едва ли не бегу к парковке. На задней стороне участка печально колышется согбенная ива; я становлюсь под ее ветвями и пытаюсь дышать. Здесь она меня и находит.

Ничего не говорит. Только встает рядом, берет меня за руку и сжимает ее.

– Не может быть, чтобы это действительно произошло, – говорю я. – Скажи мне, что это просто сон…

– Это действительно произошло, – говорит она. – Твои родители погибли. Но они любили тебя, они любили твою дочь. И оставили множество прекрасных воспоминаний.

Я смотрю на нее сверху вниз. Она пережила потерю обоих родителей, и, вне сомнений, лишь один из них оставил после себя достойные воспоминания. Держал ли ее кто-нибудь за руку после того, как Оливер и Виа умерли? Если нет – я сжимаю ее ладонь здесь и сейчас.

– Пойдем внутрь, –  говорит она. – Служба вот-вот начнется.

Едва мы заходим в часовню, все взгляды оказываются прикованы к нам. Леа сидит рядом с моим братом, и когда замечает меня вместе с Оливией, ее тут же захлестывают зависть и ярость. Она опускает глаза, справляясь со злостью наедине с собой. Но только на время.

Разве она не знает, что Оливия не принадлежит мне? Разве то, что старый друг утешает меня, что-то значит? После церемонии она поедет домой, к своему мужу. Я занимаю свое место в переднем ряду.