Воровка

Ей не нужно ничего говорить – я понимаю без слов. Хочется сесть, но под рукой ничего нет, и я сползаю по стене, едва ли не падая на пол, ладонью закрывая лицо. Мне еле хватает сил удерживать телефон, настолько крупно и беспощадно меня трясет.

– Ее мать с ней?

– Нет. Мы не смогли выйти на контакт с вашей бывшей женой.

– Эстелла, – шепчу я. Это все, что я способен выдавить из себя. Спрашивать слишком страшно.

– Несколько часов назад над ней была проведена операция, чтобы остановить обширное внутреннее кровотечение. Сейчас она под наблюдением врачей. Вам следует приехать как можно скорее.

Я бросаю трубку, не прощаясь, и иду прямиком к стойке продажи билетов. Ближайший вылет через три часа: этого времени как раз достаточно, чтобы добраться до дома, взять паспорт и вернуться в аэропорт. Я ни о чем не думаю. Просто кидаю в сумку вещи первой необходимости, ловлю такси в аэропорт и поднимаюсь на борт самолета. Я не сплю, не ем, не думаю. Ты в шоке, говорю я самому себе. Твои родители погибли. И снова напоминаю самому себе не думать. Мне нужно домой, к Эстелле. О родителях буду скорбеть позже, а сейчас нельзя волноваться ни о чем, кроме Эстеллы.

В аэропорту я сразу сажусь на такси и звоню Кларибель, едва за мной захлопывается дверца. Она сообщает, что состояние Эстеллы не изменилось, и говорит, что встретит меня в приемной больницы. Когда я врываюсь в двери, Кларибель уже ожидает: она миниатюрная, словно ребенок, и мне приходится наклоняться, чтобы видеть ее лицо.

– Состояние все еще критическое, – тут же вводит в курс дела она. – Мы так и не смогли выйти на связь с Леа. Можем ли мы позвонить кому-то еще?

– Возможно, матери Леа. Вы пробовали?

Кларибель качает головой, и я передаю ей свой телефон.

– «Теща».

Она ищет ее в списке контактов, провожая меня к лифту.

– Вам стоит позвонить Сэму Фостеру. Если кто-то и знает, где она, то точно он.

Она кивает, заходя в кабину вместе со мной. Лифт поднимается к отделению интенсивной терапии; я наблюдаю за тем, как загораются кнопки этажей. Мы останавливаемся на пятом, и Кларибель выходит из лифта и проводит картой доступа по электронному замку возле двери. Здесь пахнет анисептиком, и, хотя стены выкрашены в приятный теплый цвет, это едва облегчает тяжелое впечатление: дальше по коридору кто-то плачет. Мы быстрым шагом направляемся к палате 549. Дверь закрыта. Она останавливается возле нее и кладет маленькую ладонь на мое предплечье.

– Вам будет тяжело увидеть ее в таком состоянии. Ее лицо сильно отекло.

Она открывает дверь, и я глубоко вдыхаю, делая шаг внутрь. Свет приглушен, и комната наполнена симфонией медицинских приборов. Я медленно приближаюсь к ее постели. Под горой одеял она кажется совсем крошечной, и, стоя над ней, я не могу сдержать слез. Из-под повязок на ее голове торчит единственная рыжая прядь, и лишь по ней я мог бы узнать ее: ее лицо отекло настолько, что, даже будь она в сознании, она не смогла бы открыть глаза. Ее повсюду оплетают провода: в носу, в горле, в покрытых синяками руках. Как она выжила? Как ее сердце все еще бьется?

Кларибель стоит возле окна, вежливо глядя в сторону, пока я рыдаю над своей чудом выжившей дочерью. Мне слишком страшно дотронуться до нее, сломать ее окончательно, поэтому я легко скольжу своим мизинцем по ее мизинцу – единственной ее части, на которой нет гематом.

Через несколько минут ко мне подходит поговорить группа врачей. Группа. У Эстеллы их несколько из-за всех полученных ею травм. К тому моменту, как самолет 747 спустил шасси на американскую землю со мной внутри, моя трехлетняя дочь пережила операцию на внутренних органах. Я слушаю, как они говорят о ее шансах на восстановление, предстоящих месяцах реабилитации. Когда они разворачиваются и уходят, я смотрю в их обтянутые белыми халатами спины и ненавижу их. Кларибель, выскользнувшая в коридор чуть раньше, возвращается с телефоном в руках.

– Я поговорила с Сэмом, – мягко говорит она. – Леа в Таиланде. Поэтому никто не мог дозвониться до нее.

Я подозрительно прищуриваюсь. При упоминании Леа это становится почти привычкой.

– Почему?

Кларибель кашляет, прочищая горло. Короткий, напряженный звук.

– Все в порядке, – заверяю ее я. – У меня нет к ней эмоциональной привязанности.

– Она поехала туда со своим партнером. Так как на Рождество Эстелла должна была остаться у вас.

– Боже, и она никого не поставила в известность? Сэм смог до нее достучаться?

Она наматывает на палец цепочку на шее:

– Он пытается.

Я вжимаю ребра ладоней в свои собственные веки. Я не ел и не спал уже тридцать часов. Я смотрю на Эстеллу.

– Ее мать должна быть здесь. Дайте знать, если получите новую информацию.

– Я распоряжусь принести в палату раскладушку. Вам нужно поесть. Берегите силы ради Эстеллы, – говорит она.

Я киваю.

И, конечно же, не ем. Но засыпаю в кресле около ее кровати. Когда я просыпаюсь, в палате уже кто-то есть – медсестра, проверяющая жизненные показатели. Я провожу рукой по лицу; перед глазами расплывается.

– Как она? – хрипло спрашиваю я.