Воровка

Только теперь ему противостояли не дети, а целый отряд имперских солдат. Вперед выступила фигура в мантии, казавшаяся черной на фоне ярко освещенного дверного проема. Ее ладони окутало электрическое сияние, и в ящера ударила ветвистая сине-белая молния. Тот затрясся всей тушей, прижался к полу, когти заскребли по полу в бессильной ярости. Неторопливо, осторожно приблизившись к нему, ситх активировал световой меч и с одного удара пронзил ящеру череп.

Все стихло. Имперцы хранили гробовое молчание. Милли и Иллин жались у стены, крепко сжимая друг друга в объятиях. Сваар нервно поигрывал бесполезным пистолетом, похоже, жалея, что не может застрелиться. Даже мертвецы не спешили врываться в холл, чтобы оживить сцену — то ли Сваар так качественно их заморозил, то ли они снова впали в спячку, решив, что их сокровищу ничего не угрожает.

Только Рисса тихо плакала и подвывала от боли. Сдерживаться было невозможно: ее ноги превратились в уродливые окровавленные куски мяса. Рисса могла шевелить ими, но малейшее движение превращалось в пытку. Казалось, в них не осталось ни одной целой косточки и связки.

— Ну что, девочки? — ситх равнодушно осмотрел их, задержав взгляд только на Свааре и Риссе. На Риссу смотрел дольше. — Хватит, нагулялись. Пора домой.

Часть 23

Койки в тюремном блоке были еще хуже давешних спальников. Разве что не воняли. У Риссы уже спина отваливалась, но она не могла даже встать и размяться: гребаная ящерица так знатно переломала ей ноги, что до камеры Риссу, обколотую стимуляторами и обезболивающими, пришлось нести. Хорошо хоть боли она благодаря им почти не чувствовала. Она вообще ничего не чувствовала, даже страха. Только тяжесть во всем теле, тупую усталость и полную, беспросветную обреченность.

Их казнят. Тот ситх — кажется, назвавшийся надзирателем Ясхом, — так им и сказал: "Не надейтесь". Мол, их дело дошло до верховного наставника, а у него с беглецами разговор короткий: под плеть и на столб, медленно умирать от обезвоживания и воспаленных ран. Риссе он советовал не дожидаться приговора и сдохнуть раньше, в относительном комфорте камеры. Или она сама об этом подумала? В голове все путалось — имена, слова, картинки… Вроде бы Иллин просила что-нибудь сделать, как-то помочь им, а Ясх только назвал ее маленькой умницей и грустно улыбнулся. Или… Да нет же! Это было не сейчас, и Иллин тогда не с Ясхом разговаривала, а с врачом. Который, конечно же, ничего не сделал, потому что ему плевать. Всем на них плевать. Как всегда.

Рисса облизнула губы. Хатт побери, как же ей хотелось пить. И холодно так… Рисса попыталась закутаться в одеяло, но не смогла даже шевельнуть рукой. Ноги не слушались вовсе. Спина болела так, будто вместо койки под ней были голые камни.

Лба коснулась чья-то рука — прохладная, мягкая, нежная. Совсем как у мамы раньше, в счастливые времена, когда она любила Риссу, а не своего слизняка-мужа. Если Рисса болела, мама садилась к ней на постель, гладила по голове и тихим-тихим голосом рассказывала сказки, пока Рисса не засыпала.

Рисса почувствовала слезы на горячих и шершавых, будто покрытых коркой щеках. Мама… Не хотела Рисса ей говорить все это обидное дерьмо! И про то, что такая мать ей не нужна, тоже бред. Вырвалось. Нужна, нужна, очень! Это все отчим, скотина. Все из-за него. Если бы не он, ничего из этого бы не случилось. Если бы не он, она сейчас была бы дома…

— Рисс… — Ладонь мягко скользнула по щеке, вытирая слезы. Риссу мягко потянули за плечо, заставив перевернуться на спину. Перед глазами возникло лицо Иллин: глаза распахнуты на пол-лица и влажно блестят, но губы сурово поджаты, ведь мудрая и взрослая старшая сестра должна быть немного строгой. Даже если готова разреветься в любую секунду. — Тебе нельзя на боку лежать, ногу травмируешь. Не отворачивайся от меня, ладно?

Придерживая ее за предплечье, Иллин осторожно стянула с ног Риссы одеяло. Милли, сидевшая на соседней койке, сдавленно охнула и прижала ладошки ко рту. Иллин нахмурилась, прикусила губу, неубедительно скрывая страх. Что тут скрывать-то? Рисса сама понимала, что в таком состоянии ноги впору сразу ампутировать.

Из-под бинтов сочился гной и проглядывало нечто синюшно-красное, даже отдаленно не напоминавшее здоровую кожу. Хотя боли Рисса не чувствовала, противное тепло, исходившее от ран, можно было ощутить, просто проведя над ними рукой.

— Хреново выглядит, да? — Рисса попыталась улыбнуться. Вроде даже получилось. — Может, я успею сдохнуть раньше, чем нас казнят?

Иллин отвесила ей символическую оплеуху.

— Еще одна такая шутка, и я тебя сама убью, дура. Лежи спокойно, ладно? Сейчас тебе станет лучше.

Рисса хотела, но не смогла спросить, верит ли в это сама Иллин. Свинцовой тяжестью налились не только руки с ногами — даже язык шевелился с трудом. Все еще держа Риссу за руку, Иллин повела ладонью над перебинтованным мясом, в которое превратились ее ноги. Рисса уже знала, как это работает: сейчас потянет приятной прохладой, раны начнут затягиваться буквально на глазах…