Воровка фруктов

Она ни с кем не здоровалась, и с ней тоже никто не здоровался. Может быть, она снова стала невидимой? Как бы не так: из групп, сквозь которые она проходила, постоянно доносилось «О!», сказанное часто хором. Она то и дело шла, пятясь назад, бежала таким же образом, неслась таким же образом, и кто-то, увидевший ее за этим занятием, заметил, обращаясь к своим спутникам, что еще немного, и такой бег задом наперед станет олимпийским видом спорта или, по крайней мере, имеет все шансы войти в моду; бег задом наперед позволяет накопить силы для следующего затем рывка вперед, для спринта; в самом стремительном переходе от обратного хода к ходу вперед заключается невероятная сила, еще никем не исследованная (рассуждал эксперт).

Ее видели, когда она появилась со стороны огражденного участка леса, полные руки винограда, который хотя и совершенно вывелся в Вексене со времен Средневековья, – о нем напоминали разве что «rue des vignes», Виноградные улицы, имевшиеся в каждой деревне, – но все же выжил кое-где, забившись в глубь лесных кустов. Второй раз ее видели уже в лесу, посреди перекрестка, от которого отходили дорожки в шести разных направлениях, – простояв там довольно долго, она выбрала седьмое. И в последний раз она была замечена в чистом поле (к винограду прибавилась черника, собранная на «Бют де Рон», и дикая спаржа, росшая вдоль проселочной дороги между Маркмоном и Монвилем), где она взяла и вытряхнула все содержимое своего походного мешка в кусты, предварительно отобрав самое необходимое и сунув все под рубаху, хотя в другой версии ее истории она, кажется, сделала это уже давным-давно, в самом начале? Так или иначе все это барахло было чистым балластом, во время ее путешествия, ее пеших переходов и поездок, конечно, необходимым, но сейчас абсолютно ненужным.

Значит, не будет никакого переодевания по случаю праздника? Никакого нарядного платья? – Вот: она как раз подвязывает волосы лентой, с ее точки зрения, для праздника вполне годится. – А что за лента? – Я стою слишком далеко, вижу только, что она желтая. – Желтая лента? – Да, именно так: «a yellow ribbon. She wore a yellow ribbon»[53].

Времени еще было достаточно, много времени, и она оттягивала свое прибытие, все оттягивала и оттягивала. Казалось, будто и закат оттягивается, как в ветхозаветной истории, но в данном случае не для того, чтобы выиграть сражение. Тишина, которая звучала как хлопающие на ветру паруса. – Шмель или шершень начал жужжать, будто обозначив начальный аккорд, вступление к блюзу. Голубь гнался за соколом, тот пронзительно кричал от страха.

В одной деревне, на солнышке, лежала собака и заразила ее, когда она проходила мимо, своим зеванием. В следующей деревне с яблони свисала ветка, полная яблок, перевешиваясь через кладбищенскую ограду и заглядывая на кладбище. Все проселочные дороги тут в обрамлении сельскохозяйственных культур (она никогда не воровала сельскохозяйственные культуры, а фрукты почти всегда таскала в единственном числе и только если до них было трудно добраться, даже толком не увидеть, где-нибудь поближе к верхушке дерева). На следующем хуторе какой-то незнакомец поцеловал ей руку, а затем, возле отдельно стоящей усадьбы, какой-то господин, в парадном черном костюме и белой рубашке, его брюки хлопали по ногам на вечернем ветру, склонился перед ней в глубоком поклоне. Вспомнив «Бют де Рон», где она, лежа среди мха, собирала черные ягоды, они же черника, в качестве приношения на праздник, она подумала, что смотреть на ягоды снизу – это совсем не то, что смотреть… на облака, на свежевычищенную овчину, дрейфующую в синеве. Целое полотно облаков в форме пчелиных сот. Флотилия облаков, уверенно направляющаяся к нам в глубь страны. А потом ничего, кроме чистой синевы над нашими головами, а в синеве караван, который все тянулся и тянулся – караван птиц? – сама собой тянулась синева. Ветер в листве: последовательное перебирание веток. Два дрозда, или какие другие птицы, перекликаются друг с другом, пока одна птица не начинает перебивать другую: так можно, оказывается? Да. А потом птичий крик, такой истошный и пронзительный, как будто он предназначался не сородичам, а нам, людям. На каком-то участке пути вместе с охотниками заблудившийся кабаненок, пристроившийся к ней, воровке фруктов, с подветренной стороны, и трусивший, петляя, под ее защитой. Занесенные ветром на проселочные дороги листья все выглядели как «перистые», имеющие обыкновенно по несколько симметрично расположенных листьев на стебле, даже дубовые, и даже кукурузные, и даже разодранные пластиковые пакеты на песчаной дороге выглядели «перистыми». И под конец мы остановились и стали вглядываться в единственное айвовое дерево, с виду без всяких плодов, на окраине одной из вексенских деревушек, в надежде найти хоть что-то, и вот он нашелся, он обнаружил себя, круглясь среди листвы всем телом, плодовое тело, тот самый плод, отдельный, единственный.