Воровка фруктов

То, что некоторые грузовики, фуры, в первую очередь с прицепами, и особенно те, которые были невероятно большими и невероятно длинными, в этой дикой, хотя если прислушаться, и не такой уж дикой, гонке подавали сигналы, басившие как гудки океанских пароходов, воспринималось почти как помеха среди общего рева и гула; иллюзия, которая создавалась за счет таких гудков, вдали от моря, грозила разрушить благодатное впечатление от всеобщего грохота, уменьшить удовольствие от него, этого шума, который был шумом, и ничем больше, здесь и сейчас, вне всяких иллюзий. К черту этот шум здесь. К черту иллюзию, по крайней мере, такую. Эта дорога, правда, вела в Дьепп и шла потом по берегу Атлантического океана, но до моря было еще далеко, километров сто на северо-запад, и кроме того: не надо никакого моря, лишь бы не надо было ради моря уезжать отсюда. Все здесь. Все происходит тут, здесь и сейчас, в глубине страны. Правда: дорога на Дьепп, региональная трасса 915, после того, как она выходит за пределы Иль-де-Франс, на том участке, который пролегает через западный краешек Пикардии до перехода в Нормандию, с Дьеппом в качестве конечной точки, имеет негласное название «Дорога блюза», и начинается она прямо на Вексенском плато, почти сразу при выезде из Шара, в одной американской миле и в скольких-то русских верстах от деревни Буконвильр, где перед кафе «Cheval Blanc»[44], на обочине «Дороги блюза», в обеденное время, приблизительно на полпути между Парижем и морем, парковались один за другим грузовики. Вот только среди столпотворения предвыходного дня и оглушительного шума, с одной стороны, забивающего уши, с другой стороны, словно выбивающего из ушей все, что можно, никаких признаков блюза различить было нельзя, даже слабого намека хоть на какой-нибудь скромный жалобный блюзовый звук.

Ничто не мешает воровке фруктов и ее спутнику; между ними ничего не происходит – ни слова, ни взгляда, даже брошенного искоса, как попытался сделать украдкой Вальтер по отношению к Алексии, которая в знак протеста покачала головой и остановила его, – прямое разглядывание, хотя она и не осознавала этого, выбивало ее из ритма. Этим косым взглядам теперь был положен конец. Сидя за пластмассовым столом кебабной, оба они дружно смотрели прямо перед собой, в сторону юга, спиной к своей цели, еще не определенной точно; на среднем плане, за машинами, за листвой, башни мукомольни, над ними синее небо без единого облака. Хотя вот неожиданно влетело в синеву одно, единственное, темное, большое. Или нет: это не облако, скорее отраженный темный образ светло-зеленой листвы какого-то дерева. А вон в том автобусе, который только что промчался среди бесконечной вереницы грузовиков, единственный пассажир, это не может быть мать? Нет, не может. С каких это пор мать, начальница, банковская дама, носит платок на голове и сидит, обмякнув, на сиденье, дряхлой крестьянкой или даже служанкой? С другой стороны: разве мать не относила себя к «услужливым»? И разве улыбка, мелькнувшая за стеклом автобуса, не была несравненной улыбкой матери, в которой не было ничего, кроме чистого желания улыбнуться, и как?!

Потом на другой стороне дороги появилась женская фигура, видимая лишь в промежутках между машинами, да и то частично, – взмах руки, сережка, нижняя часть тела, молодая женщина, которая шла уверенной походкой в нужном ей направлении, явно местная. И эта женщина напомнила воровке фруктов кого-то, кого-то близко знакомого, хотя и в другом смысле, чем та пожилая женщина в автобусе, напомнившая ей мать. Там шла определенно какая-то знакомая, но кто она, воровка фруктов вспомнить не могла. Было только смутное ощущение. И это ощущение говорило: от этого человека добра не жди. Противник! Враг! И тем не менее она вскочила и помахала женщине, а та, бросив беглый взгляд в сторону кебабной, уже через шаг резко остановилась и в ту же секунду замахала в ответ, обеими руками, и собралась перебежать между машинами и грузовиками, мчавшимися тут почти сплошной стеной, и перебраться на другой берег.

Вот одна нога уже на дороге, и тут же приходится отскакивать перед ближайшей фурой – находящемуся поневоле внутри этого конвоя невозможно замедлиться, не говоря уже о том, чтобы притормозить. Еще одна попытка, и еще одна, и так далее: одно и то же действие, полшага вперед, полшага назад. В данный момент пересечь региональную трассу номер девятьсот пятнадцать не представлялось возможным, и у Алексии, которая так же безуспешно пыталась пойти навстречу женщине, образовалось время на размышления: кто она? Откуда мы знаем друг друга?