Воровка. Королевы бандитской Одессы

Собственно, уже можно было бы и откланяться, дело-то сделано, чек передан. Довольный князь сиял, но Ольга отчего-то медлила. Она чувствовала, что это только половина, причем, как услышала она зимой в прекрасной Одессе, «меньшая половина» сегодняшнего приема. Вторая же, более важная часть, судя по всему, была еще впереди.

— Василий Александрович, друг мой, говорят, вы приобрели интереснейшую картину? — осведомился великий князь.

— О да! — воскликнул Долгоруков. — Кисти господина Матисса. Баронесса была столь любезна, что рекомендовала мне подлинного знатока. И тот помог сторговать работу в сущие гроши, хотя я готов был отдать за нее куда больше. Однако, благодаря помощи протеже баронессы, я немало сэкономил и украсил галерею уникальным, поистине уникальным холстом…

«Холст-то, друг мой, и в самом деле был уникальным, — мелькнула у Ольги мысль. — Однако что задумал Владимир Александрович? Дался ему этот Матисс…»

— …Угодно посмотреть? — закончил тираду князь.

— О да, прошу вас, — кивнул Владимир Александрович. — Это должно быть прелюбопытно. Друг мой, Лидия Санна, не желаете ли полюбоваться новыми течениями в искусстве? Мы с госпожой баронессой появимся следом.

«Да он их просто выпроваживает! — поразилась Ольга. — Выпроваживает князя из его собственного кабинета! Господи, а я еще упрекала беднягу Цабеля в том, сколь скверно он воспитан…»

Князь Долгоруков предложил гостье руку и отправился в картинную галерею так, словно ожидал чего-то подобного. Быть может, великий князь успел ему что-то шепнуть? Наблюдая за метаморфозами между сильными мира сего, баронесса искренне потешалась, требуя от себя лишь одного: «Сдержись, Ольга, не смейся в голос! Они просто оказались такими же людьми, как и все прочие. А с тех пор, как коварные финикийцы изобрели деньги, мир вращается только вокруг этого изобретения…»

— Баронесса, — вполголоса проговорил великий князь, едва за хозяином дома закрылась дверь, — ваше предложение показалось мне весьма и весьма интересным. Мой племянник поддерживает ваше начинание. Дом Романовых готов передать во вновь открывшийся банк небольшую сумму, веря, что даже эта малость поможет вам в вашем полном трудностей деле, — достав из внутреннего кармана сюртука чек, великий князь передал его Ольге. — Возьмите, баронесса. Здесь семьсот тысяч рублей. Обеспечение чека золотом…

«Семьсот тысяч!» — Эти слова эхом отразились от стен кабинета.

Ольга окаменела — на такую щедрость она не рассчитывала. Обеспечение золотом… Семьсот тысяч… «От такого не отказываются… — мысленно отчитывала она себя. — А все моя тщательность в подготовке, теперь уж безопаснее будет и в самом деле банк открыть. Пусть не тройная выгода… но хоть какая-то…»

— Ваше высочество, — так робко, как только могла, произнесла Ольга. — Ваше доверие для меня великая честь.

— Полноте, душенька. Я же знаю о вас все…

Ольга посмотрела на дядю царя с изумлением.

— Знаю, что вы воспитываете приемную дочь. Вижу, сколь усердны вы в своих делах. Слуги говорят, что вы хозяйка отменная, барыня замечательная — не бьете, жалованье платите…

Изумление в душе Ольги было просто гигантским, а ведь, казалось, уже ничем ее удивить невозможно. «Хороша уже тем, что слуг не бью? Что жалованье плачу? Барыня? Двадцатый век на дворе, сударь! Господа социалисты бродят по стране, как голодные собаки вокруг падали… А вы “ба-арыня”…»

— К тому же князь Долгоруков и маркиза Вревская дали мне о вас весьма лестные рекомендации. Маркиза сказала, что доверила бы вам даже собственного мужа — так она верит вашему слову…

«Мужа… Боже, этого отвратительного, сладкого, как сироп, купчика? Боже мой… Таких людей и правда не грех учить. Учить долго и усердно. Но и после учения не ведать, усвоили они хоть один урок, да как хорошо усвоили. Господи…»

Однако следовало как-то реагировать. Сумма была чудовищной, а доверие дома Романовых по-настоящему пугало. Баронесса присела в самом низком из придворных поклонов.

— Благодарю, ваше величество. Доверие ваше ко многому обязывает…

— Ну, полно, баронесса, полно. Мы же теперь друзья, у нас общее серьезное дело на благо нашей родины, России-матушки. За что же вы столь усердно благодарите?

«Однако же… «Друг великого князя» — это уже само по себе значит… да все, что угодно! Назавтра газеты узнают о том, что дом Романовых имеет в лице баронессы фон Штейн искреннего друга и усердного гражданина. А ежели начнут опровергать… Да как же, начнут они — сам великий князь им рот-то и закроет… Ах, не так все страшно, как мне показалось. Изрядный успех, Ольга Дмитриевна, изрядный…»

— Однако же, — несмело проговорила баронесса, — не пора ли нам присоединиться к Василию Александровичу? Чтобы не пошли ненужные разговоры.

— Вы правы, милочка. Князь просто уверен, что я добиваюсь вашей благосклонности, потому и столь сговорчив оказался. Сам-то он, при всех его достоинствах, большой любитель прекрасного пола. Так что на подобные шалости всегда смотрит с пониманием.

— Но что скажут в свете, когда пойдет слушок, что вы добились благосклонности какой-то выскочки без роду и племени?