Воровская яма

– Мешает многое, Оля. Во-первых, мешает Западу наша «большата», во-вторых, вызывает зависть громадная территория, принадлежащая нам на Земле, и не соответствующая, с их точки зрения, этому пространству численность населения. Нас им хочется «укоротить», им кажется, что знаменитая двукрылая Россия сломана и что она на одном крыле далеко с такой экономикой не улетит. Вот почему им хочется забрать у нас «лишнее», не по статусу нам принадлежащее, то есть наши богатейшие природные ресурсы. Не хотят согласиться, что все это у нас по праву, потому что мы – великая держава. Давайте отдадим должное одному факту: ни одна страна в мире не выдержала бы катастрофы 90-х годов, а мы выдержали и приземлились на ноги. Конечно, у нас пока непростое положение в экономике, это мешает нам расправить плечи. Мешает кое-кто из нашей элиты, синдром «березовщины» еще не преодолен, но и, конечно, лень, дороги и дураки. Но все это поправится, лишь бы…

Дрожжин вдруг вскинул руку с бокалом вина и выкрикнул:

– Лишь бы не было войны!

– Кстати, если это сбудется, Виктор Алексеевич, то это будет еще одно седьмое чудо света. Да, за то, чтобы не было войны!

Все выпили, и разговор пошел вразнобой, на разные темы. Татьяна принесла еще дополнительные шампуры с мясом, и все начали раскладывать его по тарелкам. Неожиданно Валерий попросил Татьяну Георгиевну спеть, «чтобы и мы подхватили» – так он выразился. Весь этот вечер Татьяна, хлопотавшая, чтобы застолье было пристойным, молчала. На нее навалилась не только поездка, выступление с концертом, все то, что обеспечило конечный успех рискованного дела, но еще и то, что отныне она чувствовала себя неотъемлемой частью их жизни, – ответственность за Ольгу и, конечно, за Виктора Алексеевича, человека талантливого, не очень практичного, обойденного женской лаской и достойным уровнем жизни. Поэтому она приготовилась вести «домашний корабль» в тех «координатах», какие знала, какие ей были доступны и которые она чувствовала сердцем. И вот, когда Валерий попросил ее спеть, Татьяну несколько покоробило от слов «чтобы и мы подхватили». Она встала и, взяв бокал со своим любимым мартини, начала:

– Сегодня мы собрались и говорим как самые близкие люди. Нас объединило горе! И все мы оказались на высоте. Я горжусь всеми присутствующими здесь. Вячеслав Сергеевич, спасибо вам за ваши искренние слова. Не каждый политик такого ранга осмелится так смело и откровенно говорить. Ваши слова были наполнены смыслом и справедливостью, но в них не было, простите, мой дорогой друг, главного!

Генерал-лейтенант оторвался от еды, поднял голову и стал внимательно слушать. Все присутствующие напряглись и тоже замерли.

– Лучший пример – самый простой пример. Тут в Кремневке по приказу, как народ говорит, нашего президента меняли электростолбы, меняли деревянные – на бетонные. Приехали электрики, загудели бензопилы, и началось уничтожение вековечной красоты, дивной березовой рощи. Мне под это зудение не спалось, и я вышла. Один огромный бритый мужлан в какой-то бычьего цвета рубашке орудовал впереди и без разбору метил те деревья, которые следует спилить. Прогалина получалась, как выяснилось потом, больше, чем следует. Я к нему подошла и спрашиваю, зачем, мол, забираете так широко, пожалейте вы деревья, это же красота немыслимая.

А он в ответ:

– Нам сказали здесь прое…шить, – простите, что я повторяю эти слова, – и мы здесь прое…шим.

– А я его спрашиваю: – И не жалко вам деревьев?

– А чего жалеть, такого добра много, – отвечает он.

– А что останется другим? Разве НЗ нам не нужен?

– Пусть они об этом и думают, – сказал он и, насвистывая какую-то песенку Соловья-разбойника, уставился на меня с неприкрытой злобой.

– А после нас любить это, по-вашему, уже не будут? – спрашиваю его я и при этом готовлюсь отнять у него эту бензопилу.

– Нам не до ваших красивых слов, – отвечает он, – мы здесь работаем не нарушая закона. Сказали за 550 рублей поставить столбы каждому, мы на 550 рублей и работаем.