Воровская зона

— Он всего-навсего человек, — также мягко ответил Баронин. — А люди в большинстве своем далеко не герои… И в той ситуации, в которой вы оказались, далеко не многие повели бы себя так, как вы…

Полагая, что Баронин подшучивает над нею, Ингрид взглянула ему в глаза. Но вместо ожидаемой иронии увидела в них мягкую грусть много повидавшего в своей жизни человека. По всей видимости, он имел право на снисходительность, право, принадлежавшее только сильному. Ее длинные ресницы дрогнули, и она произнесла совсем не то, что собиралась:

— Так что же мы будем делать? Останемся здесь? Баронина подкупило то, что девушка сказала «мы». Похоже, от него она себя уже не отделяла. Что же касается ее категоричности… На то она и молодость, чтобы рубить с плеча! Да и когда же еще воспринимать мир только в двух цветах? Потом это пройдет, и безжалостное время заставит различать оттенки…

— Чему вы улыбаетесь? — недоуменно посмотрела на него Ингрид.

— Так, — уклончиво ответил Баронин, гася улыбку, — про себя… Но здесь, — тут же добавил он, — мы, конечно, не останемся!

Девушка непроизвольно взглянула в сторону комнаты, где томились пленники, и в ее выразительных глазах мелькнула тревога.

— Не беспокойтесь, Ингрид, — поспешил успокоить ее Баронин, — мы найдем способ вызволить их…

Они вышли во двор, и Баронин на всякий случай проколол все четыре покрышки у стоявших там «Жигулей». Конечно, он рисковал, оставляя этих парней здесь одних, но выбора у него не было. До шоссе они добирались часа три. На машине Баронин не поехал принципиально. Ее все равно пришлось бы бросить и тем самым привлечь внимание полиции. Время от времени он ловил на себе откровенные взгляды Ингрид, и у него почему-то теплели щеки.

А Ингрид и на самом деле нравился этот мужчина, казавшийся ей рыцарем без страха и упрека. Женским чутьем она угадывала в нем то, что испокон веков заставляло женщину подчиняться мужчине. И когда они наконец вышли на шоссе и Баронин сказал ей, что сейчас уже поздно и они поедут к нему в пансионат, она восприняла его предложение как должное.

Через несколько минут они мчались по ночному шоссе в роскошном «вольво». И хотя машину совсем не трясло на ровном, как зеркало, асфальте, Ингрид с первых метров пути сразу же прижалась к Баронину, и тот обнял девушку за плечи. За открытым окном тихо мерцала рассыпанными по черному покрывалу неба голубыми звездами осенняя ночь. И когда все суетное осталось наконец позади, Баронин нежно обнял свою спасительницу и нашел ее открытые губы.

— Ингрид, — прошептал он, прижимаясь к ее губам и разжимая языком ее зубы.

Чувствуя, как язык девушки со все возрастающей страстью откликается на его ласки, он нежно подхватил девушку под колени и, слегка приподняв их, с наслаждением вошел в нее. Ингрид сладостно застонала и закрыла глаза. И чувствуя, как все ее существо наполняет никогда не изведанное ею блаженство, она вдруг поняла, что безумно любит этого пришедшего к ней из остросюжетного боевика мужчину. Пусть это казалось фантастичным, пусть непонятным, но это было именно так! И по-другому у нее быть и не могло! Только так! Неожиданно, остро и пронзительно!

Так они и расстались, без слов, без сожаления, но с огромной благодарностью к друг другу…

Глава 4

Алексей Беркетов сидел в темной комнате у окна и наблюдал за полутемной улицей и прилегающим к ней участком. Справа от него, на низком полированном столике, стоял термос с кофе и лежала пачка сигарет. У противоположной окнам стены разместилась широкая тахта, затянутая голубым шелковым покрывалом, на которой развалился его подельник, рослый молодой человек лет двадцати пяти. Рядом с тахтой возвышалось какое-то подобие комода, на котором застыли изваяния будд. Время от времени пролетающие по улице машины прорезали голубым светом своих фар темноту комнаты, освещая ее убогую обстановку и тусклые, с едва различимым бледным рисунком, обои. Хищно блеснув напоследок на бесстрастных лицах будд, свет так же быстро, как и появлялся, исчезал.

Метрах в тридцати от дома огромной черной змеей застыла Чао-Прая, главная река Бангкока, с которой Тхобури был связан с центральной частью города пятью мостами. Правда, по поверхности этой черной змеи то и дело сновали светлячки — небольшие паромы и речные такси. Недалеко от дома возвышались размещенные в больших павильонах королевские барки — украшенные искусной резьбой гребные шлюпки с живописными фигурами на носу. Беркетов хорошо знал эти барки. На носу одной из них — барки короля «Шри Супана Хонг» — было установлено изображение мифического, вызывающего ужас лебедя, на другой лодке — семиголовый наг[1]. Борта барок были затейливо украшены резными чешуйками и перьями.