В следующую секунду две тени бесшумно пересекли улицу и исчезли в том же самом подъезде, куда четверть часа назад вошли те шесть человек с прибывшего по реке катера. Всего одного движения отмычки хватило Беркетову, чтобы открыть дверь нужной ему квартиры. В роскошно обставленной комнате все с тем же алтарем с буддами, рядом с которыми в бронзовом жертвеннике дымились благовонные палочки, за круглым столом сидели два тайца. Попивая из стоявших на заваленном долларами столе банок пиво, они о чем-то вполголоса разговаривали между собой. При виде направленных на них автоматов оба парня покрылись мертвенной бледностью и, похоже, потеряли дар речи. Впрочем, она им уже была не нужна. В той стране, куда их собирались отправить, царило вечное безмолвие. И давно мечтавший получить за Сваткова по счету Беркетов холодно произнес:
— Давай, Юра!
И Юра дал. Длинной очередью он перерезал обоих тайцев пополам, и те с глухим стуком попадали на пол. На обои и мебель брызнула кровь, она попала даже на одного из будд и, стекая с его бесстрастного лица, крупными каплями падала на потемневший от времени бронзовый жертвенник, в котором дымилась благовонная палочка. Тайцы были давно мертвы, а горевший местью Хмелев все продолжал лупить из автомата по дымившимся кровью кускам мяса, пока наконец Беркетов не остановил его.
Он быстро собрал забрызганные кровью пачки долларов, и они поспешили на улицу, чуть было не нарвавшись на проезжавшую мимо полицейскую машину. Но сидевшие в ней полицейские, не заметив, а вернее, не услышав, на свое счастье, ничего подозрительного, медленно поехали дальше…
А в эти минуты так успешно начатая ими на суше операция заканчивалась на воде. Догнав увозивший чемоданы катер, «русская бригада» обрушила на него целый шквал огня, а потом в лучших пиратских традициях взяла катер на абордаж. Добив двух чудом уцелевших тайцев, подчиненные Беркетова быстро перенесли чемоданы на свое суденышко и дали по сиротливо застывшему посередине реки катеру мощный залп, расколовший его пополам. Через несколько секунд он навсегда пропал в темных водах Чао-Праи, а вместе с ним исчезла и надежда одной из семей якудза на получение большой партии поставляемого ей Чаманандом оружия…
Для любого нормального человека семь дней, проведенных в поезде, — самая настоящая пытка. Но Баронин провел их в спальном вагоне скорого поезда «Ленинград — Владивосток» с несказанным удовольствием. Слишком велики были выпавшие на его долю нервные нагрузки, и теперь, наслаждаясь покоем, он целыми часами валялся на мягкой кровати и смотрел в окно на пролетавшие за окном осенние пейзажи.
Из купе он выходил всего два раза в день: обедать и ужинать. Проходя по коридору мимо соседнего купе, он иногда видел в нем Пауэра, игравшего со своим спутником и, по всей вероятности, телохранителем в шахматы. В ресторане за все время пути тот так ни разу и не появился. Да и зачем? Коньяк он мог пить и у себя в купе. Что он и делал все эти дни, тоже сбрасывая напряжение. И ему было даже невдомек, что и роскошным купе международного вагона, и столь почитаемым им напитком, и бесконечными шахматными партиями он был обязан мелькавшему мимо него пару раз в день рослому мужчине, занимавшему соседнее купе. И если бы не он, валяться бы ему сейчас на жесткой шконке какого-нибудь СИЗО, вдыхая в себя ароматы параши.
Первое время Баронин ни о чем не думал, целыми днями читая и глядя в окно. Но чем ближе поезд подходил к Дальнегорску, тем сильнее и настойчивее возвращались к нему воспоминания…
Да, в тот день ничто не предвещало грозы, и он уже собирался навестить задержанного ночью Ларионова, когда его снова вызвали к Турнову. Шеф был не один, и находившийся у него в кабинете Симаков вдруг ни с того ни с сего принялся командовать им. Бросив на своего заклятого врага торжествующий и какой-то многозначительный взгляд, он холодно и подчеркнуто официально проговорил:
— Садитесь, Баронин! Вот! — сразу же придвинул к нему Симаков два исписанные от руки листа бумаги. — Прошу ознакомиться!
Баронин быстро пробежал глазами написанные с грубыми грамматическими ошибками на имя прокурора заявления от задержанных им Скрипа и Ларионова. И из них узнал, как этой ночью он выбивал из истекавшего кровью человека нужные ему показания, а потом ворвался в частную квартиру и, подбросив ее хозяину пистолет, требовал сознаться в покушении на него…
— И ты, конечно, поверил? — брезгливо отодвинув бумаги от себя, насмешливо взглянул на следователя Баронин.
— Я вас прошу, — ледяным тоном отрезал тот, — мне не тыкать и вести себя соответственно ситуации!
Баронин снова взглянул на курившего Турнова. На этот раз тот не отвернулся, но в глазах его Баронин не увидел ничего, кроме непонятной для него неприязни. И в конце концов ему надоела эта игра в молчанку.
— С ним все ясно, — громко произнес он, кивая на Симакова, — но вы-то, надеюсь, не верите в эту чепуху? — И он ткнул пальцем в лежавшие на столе бумаги.