Воровская зона

Красавин не первый день знал Клеста и прекрасно понимал, что творилось сейчас в душе у Барского, всегда мечтавшего играть первую скрипку. И конечно, поводы для недовольства у него были, и в первую очередь самим Моголом, не сумевшим или, что было вернее, не захотевшим замолвить за него слово перед центровыми. Поэтому он, холодно взглянув на Клеста, спокойно произнес:

— Я не волнуюсь… Просто напоминаю!

Барский медленно налил рюмку коньяку, потом долго рассматривал его зачем-то на свет и, наконец, выпил. Взяв кусочек лимона, тщательно разжевал его и с видимым удовольствием проглотил. Затем с видимой неохотой проговорил:

— Я понимаю, Игорек, что ты теперь банкуешь, но я сам знаю сроки своих платежей и напоминать их мне не надо!

В последних словах в голосе Барского прозвучал уже металл. Словно он предупреждал не соваться в его дела какого-то залетного фраера.

Красавин удивленно посмотрел на него, но ничего не сказал. Формально Клест был прав и отнюдь не нуждался в подобных напоминаниях. Хотя тогда, в камере СИЗО, вел себя совсем иначе.

Но то было тогда, а то сейчас! И в какой-то момент Красавину даже показалось, что в поведении Барского скрыт куда больший смысл, нежели сохранение собственного достоинства.

Правда, обострять отношения не стал. Время покажет, кто и как помнит! И потому примирительно сказал:

— Ладно, Андрей, извини!

Барский кивнул и, даже не поинтересовавшись, нужен ли он еще Красавину, медленно направился к выходу из столовой. Красавин молча смотрел ему в спину. Ему не нравились ни его поведение, ни его тон. Впрочем, чему удивляться? Клесту на все законы, и в том числе и воровские, было наплевать. А подходивший в эту минуту к своему «мерсу» Клест на чем свет крестил себя за пижонство. Ему следовало вести себя скромнее, не вызывая у «нового папы» своим поведением ни неудовольствия, ни, избави Бог, подозрения…

Глава 5

Стоял погожий октябрьский вечер. Закончившая дневную выработку группа зеков в ожидании отправки на жилую зону пекла в костре картошку. К картошке была припасена почти полная поллитровая бутылка спирта, и настроение было соответствующим. Ожидал угощения и тот самый Очкарик, который так отважно беседовал в автозаке с Ларсом в день их прибытия на зону. Беседа эта сыграла ему хорошую службу: никто не отваживался обижать этого хилого, но удивительно жизнестойкого парня. И только один попытался было заставить его шестерить. Но получил отпор. Сначала от самого Очкарика, не пожелавшего стирать Ковру, как кликали его обидчика, носки, а потом и от одного из отрядных авторитетов, воспылавшего вдруг сильной любовью к родной истории.

В лагерной иерархии Очкарик относился к разряду придурков, то есть людей, имевших высшее образование. За это образование он и сидел. Именно к нему принес его бывший однокашник по историческому факультету ЛГУ украденные из спецхрана одного из архивов ценные книги по истории искусства. И, дав перебивающемуся с хлеба на квас молодому ученому приличный задаток, попросил подержать их у себя, пока не будет готов канал за границу, куда должны были уйти раритеты. Ну а потом… он пошел как соучастник преступления и получил свою пятерку…

Правда, и в СИЗО, и в тюрьме, и на зоне почти все без исключения относились к Очкарику с симпатией. Он много знал и очень интересно рассказывал. А в камерах, где томящиеся в них люди сидели месяцами и знали друг о друге практически все, подобные знатоки всегда ценились на вес золота. И едва у зеков выдавалась свободная минута, как тотчас кто-нибудь из них просил: «Витек, давай!» Им было не важно про кого или про что слушать. Про Ивана Грозного или Ленина. Лишь бы интересно и ново. А если учесть, что с родной историей большинство из них не было знакомо даже отдаленно, то новым для них было практически все. И Витек давал. Что-что, а рассказывать он умел, и перед затаившими дыхание зеками проплывали, словно тень отца Гамлета, великие творцы российской истории… И они, слушая какой-то даже артистический голос бывшего историка, словно воочию видели, как посылает убийц Борис Годунов в Углич и как те крадутся к бедному царевичу, спрятав в рукавах кафтанов остро отточенные ножи…

Вчера в клубе шла знаменитая французская «Железная маска» с Жаном Марэ, и сегодня разговор шел о ловком д’Артаньяне, в какой уже раз спасающем царственных особ.

— А знаете, что и в России были железные маски? — спросил вдруг Очкарик, прикуривая очередную сигарету от заботливо поданной ему одним из зеков тлеющей ветки. — И последняя была засажена в тюрьму не так давно?

— А ну-ка расскажи, Витек! — сразу же послышались со всех сторон голоса.

Несколько раз глубоко затянувшись, Очкарик выпустил дым и, обведя заинтересованные лица внимательно смотревших на него зеков, приступил к рассказу.