Воровская зона

Баронин закурил, и табачный дым в какой-то степени заглушил стоявшую в камере вонь. Но, увы, только на время. Круглосуточно курить он не сможет даже при всем желании! Не хватит ни сигарет, ни здоровья… Одна отрада: эта мерзость идет по трубе не сплошным потоком, иначе бы муки княжны Таракановой показались бы ему праздником! И вдруг его что-то кольнуло изнутри, словно подавая знак, и Баронин зацепился за мелькнувшую, словно огонек во мраке, мысль: «Одна отрада: эта мерзость идет по трубе не сплошным слоем…» Так, кажется? Именно так! Поглощенный совершенно на первый взгляд парадоксальной идеей, он, даже не чувствуя еще более усилившегося рядом с ней отвратительного запаха фекалий, подошел к трубе. В диаметре она была чуть больше метра, не жирно, конечно, но для него вполне достаточно. Другое дело, как далеко она тянется? Ведь он может просто-напросто задохнуться в этом аромате! Могила была, конечно, незавидная, но выбирать ему уже не приходилось, пуля на свежем ночном воздухе тоже мало вдохновляла его. На его счастье, сверху труба была кое-как залатана кусками жести, и проходившее по ней дерьмо покрывало ее нижнюю часть сантиметров на двадцать пять. Но зловоние в ней стояло страшное! Перед решающим броском Баронин выкурил сигарету и, стараясь не думать о том, что его ждет, влез в трубу. Постояв так несколько секунд, он решительно нагнулся и, стиснув зубы и стараясь не дышать, двинулся вперед.

Да, это было испытание… От страшного запаха, который выворачивал наизнанку, давил и выжимал из покрасневших глаз слезы, воздух, или скорее то, что его заменяло, здесь, в трубе, казался особенно густым. А стоявшая в трубе сплошная темнота тоже нервы не успокаивала. Но первые пятьсот метров своего страшного пути Баронин прополз довольно быстро и, только почувствовав, что силы оставляют его, остановился. Сердце с такой силой колотилось у него в груди, что ему казалось, он слышит его гулкие удары в царившей в трубе тишине. По всему телу градом катил противный липкий пот, и при мысли, что надо ползти в этом аду дальше, ему захотелось вернуться в камеру. Но в эту самую минуту он вдруг увидел перед собой торжествующие глаза Симакова и… двинулся снова. Последующие триста метров дались ему уже тяжелее, и он несколько раз чуть было не потерял сознание. Но, неимоверным усилием воли беря себя в руки, продолжал безжалостно гнать себя вперед. Стоило ему только упасть лицом в зловонную жижу, так отвратительно хлюпающую у него под руками, и ему уже не встать, он просто-напросто захлебнется в фекалиях. И только одна эта мысль добавляла ему силы, упрямо толкая вперед.

Продолжая ползти в кромешной темноте, он вдруг увидел перед собой большое озеро с прохладной свежей водой, но только презрительно усмехнулся. Даже здесь, в этой отвратительной трубе, его продолжали преследовать миражи!

Так он полз еще около двадцати минут, и когда уже начал понимать, что ему никогда не выбраться из этой преисподней, в конце туннеля темнота расступилась и забрезжил пока еще слабый свет. Баронин с удесятеренной энергией пополз к этому свету. Почти полностью лишенный сил, он уже на одном подсознании выполз-таки из трубы в какое-то желтое от мочи и кала болото. В разрывавшиеся на части легкие ударил свежий воздух. Сделав несколько шагов, Баронин выбрался на берег и в изнеможении упал на траву. Его тут же начало тошнить, и тошнило так, что он чуть было не задохнулся. Страшно болела голова, и сердце продолжало чугунно колотиться в груди. Но оставаться здесь было опасно, в любой момент его могли хватиться, и Баронин, кое-как отдышавшись, поднялся на ноги и быстро пошел в тайгу. Километра через полтора он, уже почти полностью пришедший в себя, снял с себя одежду и, закатав ее в рубашку, остался в одних трусах. Он посмотрел на часы, которые, к его удивлению, продолжали идти. Без двадцати час… Он полз каких-то сорок минут, но они показались ему вечностью. И теперь надо было спешить. В два ему принесут баланду и, значит, заметят его исчезновение…