Воровские истории города С

В квартире дочери был телефон. Бабка Шура могла бы позвонить кому угодно и, объяснив ситуацию, позвать на помощь. Но она этого не делала. То ли она одурела от спирта, то ли боялась признаться дочери или сестрам в том, как она опростоволосилась: дед там один, ключ потерян, а, самое главное, она «нажралась» ни с того ни с сего. За это ей от несдержанных на язык родственниц могло влететь. Хотя помогли бы, все уладили. Но бабка, как партизанка, предпочитала все скрывать и выпутываться сама. А может, счет времени потеряла…

Обезумевшую от горя, обнаружил ее к вечеру второго дня в этой нечаянной ловушке племянник, зашедший к Клавдии в гости — он не знал, что та уехала. Из несвязных бабкиных речей понял одно: беспомощный дед дома один, а сама она пьяная и квартиру дочери оставить не может. И, хотя бабушка Шура просила его «никому об этом не рассказывать», позвонил все-таки Настасье. Та отреагировала немедленно: прибежав к матери, смерила ее, посиневшую и опухшую от выпитого спирта, мало что соображающую, испепеляющим взглядом, отобрала ключ и помчалась к отцу. Страшные мысли по пути одолевали ее: как он там? Жив ли еще? Что он там думает? Ведь бабка вышла на минутку… и пропала. Воображение рисовало Настасье все что угодно, ведь отец уже больше суток находился один. Не совсем, конечно: вместе с ним в квартире были закрыты кошка и собака. Когда Настасья открыла дверь, оба кинулись из квартиры как ошпаренные. А она бросилась внутрь.

Отец лежал на диване неподвижно и, задрав голову, смотрел в окно, которое находилось сзади. Когда Настасья подошла к нему, так все и глядел. Потом перевел взгляд — совершенно ничего не выражающий. «Жив!» — Настасья успокоилась. «Пить, есть хочешь?» — спросила. «И того, и другого», — ответил. Значит, все понимает, значит, еще человек. У Настасьи отлегло от сердца. А мать она готова была уничтожить. Партизанка чертова! Не могла сразу позвонить! Пришли бы к деду, а она сидела бы там, сторожила эту квартиру!

На отца было жалко смотреть. Он, как огромный, худой ребенок, лежал, весь обкаканный, описанный; рот послушно открывал, но жевать и глотать почему-то не мог. Настасья была подавлена этой картиной: таким беспомощным и жалким отца она никогда не видела. А главной его обидчицей представлялась мать. Как она могла о нем забыть? После такого стресса отец вряд ли выживет… Но, ошарашенная и придавленная, не зная, что делать, и мало что осознавая в этот момент, Настасья понимала одно: отца так оставлять нельзя. Ему нужен присмотр, уход. На мать, как оказалось, надежда плохая. А ведь она всегда была самым надежным человеком. И вот из-за вина сорвалась…

Настасья вызвала «скорую». На вызов приехал знакомый врач, и с ним она отправила отца в больницу — иначе бы парализованного старика туда было не пристроить.

* * *

Ключ бабушке Шуре помогли найти поднятые на ноги ее младшие сестры: оказалось, он свалился со стула в коробку с обувью. Так закончилось ее бесславное заточение, и она, все еще отравленная алкоголем, выругав по-всякому дочь за то, что та отправила отца в больницу, на другой же день поскакала туда покормить и помыть мужа — персоналу старик там был совсем не нужен. Вся последующая пенсия деда Коли ушла на лекарства, которые ему нехотя стали вливать. Врачи-то видели, что уже поздно, что не поможет, и деду лучше не становилось. Он лежал тихо и ничего не требовал, кроме… вина.

Клавдия, удачно сплавив детей, вернулась в город и, узнав, что отец в больнице и весьма плох, сходу насела на мать. Теперь главной задачей ее стало — не проворонить родительскую квартиру.

— Ты видела, как я живу? — истерично кричала она матери.

— Трубы лопаются, вода в них застывает, зимой ноги к полу примерзают! Дети вечно болеют! Дом садится, все рушится, что я там одна могу сделать?! Как мне там жить?!

Мать свое младшее чадо жалела. С младенчества Клава была ущербна: в плаче заходилась до судорог и синевы, потом начались всякие операции — аденоиды, аппендицит, щитовидка, опухоль в груди, кесаревы сечения… Может, виновата в этом подводная лодка, которая в год, когда она младшую вынашивала, пришла к пирсу грязной — после аварии; а может, пьянство мужа — к тому времени еще умеренное, но уже регулярное… Бабушка Шура отказать младшей ни в чем не могла, хотя та и не скрывала от матери свое к ней крайнее пренебрежение. Она считала мать хитрой и подлой и, как сама признавалась Настасье, ненавидела ее. Настасья только ужасалась: для нее лучше и непогрешимее матери человека до сих пор не было. А у Клавдии стиль жизни, видно, был такой — осуждать и ненавидеть. Ненавидела она многих, но использовала в своих целях всех, причем довольно беззастенчиво, если не сказать «нагло».

— В общем, так: забирай отца из больницы и вези его прямо в мою квартиру. Будете жить там! А я поеду в вашу!

Мать промолчала. Так — значит так. Может, так и лучше. Внуки должны жить в тепле. А с дочерью ужиться они ни за что не смогут. Характер у нее — чуть что, сразу в драку. Хоть муж перед ней, хоть мать… С детства нервная.